Четыре оклика судьбы. Людмила Евграфова
на этот счет молчала. Приехав на родину взрослой женщиной, Нина зашла как-то в старый дом. Постаревшая Евгения про ее жизнь спросила и про свою рассказала. Старые жильцы поумирали, новых – Нина не знала. Юрка женился в семнадцать лет на женщине с ребенком. Борис стал дипломатом. Умение убеждать ему пригодилось!
Еще Нина помнила пятьдесят третий год. Умер Сталин. Уроки в школе отменили. Все плакали, а Нина удивлялась, что он такое для людей сделал, что они не знают, как без него жить? Интеллигентная Екатерина Михайловна тихо говорила Евгении, Юркиной матери: – «Надо же было так измучить нас голодом, холодом, постоянным адом страха, что я, и все без исключения граждане, даже те, кто до революции купался в роскоши, воспринимали сталинские сезонные понижения цен на три копейки, как безусловное и истинное благо». Нина, из всего сказанного, понимала только два знакомых слова про «три копейки».
Кроме Екатерины Михайловны и Евгении в доме проживала хитроватая Капитолина с мужем и дочкой. А рядом с Вихровыми, стенка в стенку, старик со старухой, как в сказке. Нина хорошо помнила деда-соседа, у него были усы как у Сталина, а бабкино лицо вспомнить не могла. Она все время у керосинки хлопотала.
Зимой можно было ходить к соседям в гости, тихо сидеть у них, никому не мешая, и играть в свои куклы. Куклы, собственно, было две, одна – с тряпичным лицом, нарисованными бровями и ртом, вместо глаз маленькие пуговки. И вторая – красивая, которую подарили на день рождения в Новосибирске. Еще была пластмассовая утка Галя. Почему утку назвали Галей, никто не знал.
Через два дома от Вихровых в маленькой комнатке жила вдовая попадья. Был когда-то у них с попом на соседней улице приход. Аккуратная белая часовенка, увенчанная золотым куполом, пережила и революцию, и Отечественную войну, а в хрущевские времена не устояла. Взорвали ее и разнесли по кирпичику. Вслед за часовней и поп ушел в мир иной. Нина помнила, как ее, несмышленную, бабушка Ирина, привела однажды в эту церковь, втайне от отца. Красиво было внутри. Сверкали начищенные паникадила, залитые ярким светом, смотрели на девочку с иконостаса лики странных людей с проницательными и неулыбчивыми глазами. Но больше всего Нине понравилась Богородица. На аналое лежала икона в серебряном окладе, такая же, как дома, что висела в углу на кухне, только большая. У этой Богородицы было печальное гладкое лицо, а у домашней лицо было исчерчено ножом. Это Нина наказала ее, за то, что не исполнила просьбу. Что она тогда просила? Уже и не помнилось. Какую-нибудь чепуху. Просила, по щучьему веленью. Только не получилось. Рассердилась она на Пресвятую деву, взяла ножик и чиркала – вот тебе, вот тебе! Так навсегда и остались на иконе царапины от детского недоумия, глупости и злости.
Осиротевшая попадья жила незаметно, только ежегодно, до самой своей смерти, приглашала на Рождество окрестных ребятишек в маленькую комнатку. Поила их чаем с пряниками, а на прощанье, перекрестив, вручала каждому