Свободные и счастливые. Роман-антиутопия. Екатерина Северная
я узнал, что фильмы ужасов, фильмы-катастрофы, триллеры и боевики запрещены вот уже двадцать лет. Под запрет также попадают все фильмы о войнах и любые кинокартины, где проливается хоть капля крови. Молодое поколение ничего не должно знать о жестокости – пусть все преступления остаются в далёком прошлом – даже экранные! «Что же, возможно, это не так плохо, – уговаривал себя я в жалких попытках примириться с современными реалиями, – Ведь я бы не хотел, чтобы мои дети знали о насилии и жестокости… Но у меня больше нет детей. А значит – есть ли мне до этого дело?».
Если говорить о детях… У меня сложилось впечатление, что каждый ребенок в так называемом новом обществе – как минимум очень самостоятельный, как максимум – вундеркинд. На третий день моего знакомства с Сатья-югой я вышел из дома в поисках магазина и вдруг увидел мальчика, совсем ещё малыша, лет четырёх-пяти, не старше моей Виолки… С важным видом он шёл по улице совсем один… «Мальчик, ты чего, потерялся? Где твои родители», – остановил его я. – «Добрый день, дядя! Я иду в музыкальную школу». – «Один?», – оторопел я. – «Конечно! Я же уже большой, мне скоро будет пять!», – гордо ответил паренёк и деловито направился дальше.
«И не боятся родители отпускать его одного…», – подумал я и запнулся. Ну разумеется, не боятся. Это ведь идеальное общество. Это Сатья-юга. Преступников не осталось. Сама вероятность преступлений исключена. Ничего плохого просто не может случиться! Они в это верят. И это, похоже, правда. Придётся признать. Сбывшаяся мечта идеалистов? Но почему же тогда меня трясёт от ненависти? Почему всё вокруг кажется таким нереальным, иррациональным, эфемерным? «Ты просто завидуешь. Ты завидуешь. Что светлое будущее наступило. Но не для тебя. Не для твоей семьи. И всё, что остаётся тебе теперь – лишь молча и безропотно наблюдать за чужим счастьем…».
Я шёл по улице и никому не улыбался. Я задевал прохожих – и не извинялся. Я натыкался на встречные улыбки – и отвечал на них взглядом, полным ненависти. Я смотрел в открытые радостные лица – и не мог простить их за то, что они способны радоваться. Я закуривал одну сигарету за другой – и был вновь и вновь зафиксирован бдительной камерой «оранжевых». Я оглядывался по сторонам – и видел лишь рекламу развивающих курсов, образовательных учреждений, спортивных секций, школ танцев, центров искусства, кружков живописи, духовных отделений, бесплатных мастер-классов, просветляющих тренингов, познавательных сообществ, клубов по интересам… Я медленно сходил с ума, поливая свои оголённые нервы мутно-зелёным напитком из аниса. В нем было всё, в чём я нуждался: 70-градусная крепость, приторная сладость и невыносимая горечь. Сладость быстро таяла на кончике языка, а пронзительная горечь сковывала все вкусовые рецепторы и ещё надолго застревала в горле.
***
Во время Сатья-юги всё цивилизованное общество говорит на санскрите. И когда «золотой