Сестра Монгольфье. Екатерина Перченкова
«Русским Гулливером», стихи казались удивительно свежими, живыми, настоящими. Дело было под Рождество, и я воспринял их как Рождественский подарок. Нелепые надежды на то, что за пределами «экспертной ограды» многие пишут свободно и хорошо, не оправдались. Поиски по сайтам и журналам я вскоре забросил и, возможно, со стихами Кати больше не встретился бы, если бы через пару лет жизнь не свела нас, не объединила общей работой в издательстве и журнале… Название ее блога «сестра Монгольфье», кажется, ушло в прошлое, став названием первой книги. Дверь закрывается, мы переходим в смежную комнату (или очередной вагон поезда), еще не ведая, что нас ждет, кого там встретим. Я бы хотел увидеть поэтическую работу с историческим материалом, эксперименты с интонацией и формой, если рифмовку, то более точную рифмовку. Перченкова – поэт с развитием, движением. Желай я что-нибудь или помалкивай, она будет двигаться туда, куда считает нужным. Другое дело, что мое знакомство с ее стихами явилось результатом тех таинственных закономерностей, о которых говорил Пруст, и без которых существование поэта стало бы невыносимым.
I.
письма человеку, едущему в поезде
«хочешь ли знать, от каких щедрот происходит дорожный свет…»
хочешь ли знать, от каких щедрот происходит дорожный свет,
пасмурный, желтый его разлив сочиняют в каком раю?
поезд идет на юг, пассажир убирает в карман билет,
проводница чувствует креозот, как собака горячий след;
остальные спят, или курят в тамбуре, или пьют.
поезд идет на юг и пугает попутных птиц.
у пассажира стучит в висках: жаль, понимаешь, жаль.
весь белый свет уже скомкан и сжат до горючей капельки меж ключиц.
лечь бы на полку, закрыть глаза и не видеть, куда несет.
все, понимаешь, все.
спал бы зубами к стенке, на вкус не пробовал эту блажь.
видишь, как тот, наверху, берет отточенный карандаш,
молча рисует рельсы, и фонари, и дождь,
черную станцию, выгоревший бурьян,
ставит короткий росчерк и говорит тебе: что отдашь?
держишь внутри из последних сил слезы, и смех, и дрожь,
и говоришь ему:
все, что хочешь, любовь моя.
«в небесах древесные колодцы ветками плетутся, глубоки…»
в небесах древесные колодцы ветками плетутся, глубоки.
хорошо тебе, первопроходцу: далеко до золотой реки.
снег непрочен – ляжет и растает, весь ничейный, хочешь – забери:
станешь, воздух на листы пластая, легкие чеканить словари,
вешать под седыми потолками пепельную хмурую латынь,
на ветру озябшими руками собирать небесную полынь.
слушай, очарованный попутчик: по земле крадутся холода.
завтра стержни вытекут из ручек – и начнется темная вода,
тяжела: ни самому напиться, ни с ладоней напоить детей.
только дураки и духовидцы эту воду носят в решете.
золото – песчаная крупица: будет ветер – попадет в глаза.
вот тогда