Стихотворения. Юрий Казарин

      О, Господи, не умирай

      своих животных и растений

      и не вперяй без потрясений

      тяжёлый, нежный ад осенний

      в мерцающий и мёртвый рай.

      Чтобы вырезать дудку из ветки в лесу,

      нужен мальчик-заика и ножик,

      и река, и чтоб небо щипало в носу,

      и пыхтел под рябинами ёжик.

      Скоро дождик равнине вернёт высоту,

      в одуванчике высохнет ватка.

      После ивовой дудочки горько во рту,

      после ивовой музыки сладко.

      Уже зима вбивает в землю гвозди

      и сердце из небесной полыньи

      вздымает, как рябиновые грозди

      над пустотой. О, ягоды мои!..

      Жемчужный лёд растёт с ветвей – без створок,

      бесстыжий свой показывая стыд.

      Мне снится море. И оно шумит

      в моей земле, где ночь и минус сорок.

      И Млечный путь себя сгущает в твóрог,

      или в творóг, как Иов говорит.

      Взгляд остановлен птицей.

      Господи, стрекоза…

      Небо кольнёшь ресницей —

      Что это? Чья слеза?

      Вечность – простое чудо:

      видишь меня, вода?

      Скоро и мы оттуда

      будем смотреть сюда.

      Сорока на столбе.

      Ну что ещё тебе

      сказать, когда в окошко

      смотрю: вот куст, вот кошка.

      Как время вдоль воды

      то пятится, то длится.

      Вот человек, вот птица

      и на воде следы.

      И, как заведено,

      скользит с небес пшено

      по лунному осколку

      из рук – из первых, но

      невидимых, поскольку

      кончается окно.

      У куницы

      короткие ресницы,

      как у кошки,

      а ещё блошки,

      чтобы почесать

      укушенное место, а потом, мать

      твою за лапку,

      взяв себя в охапку —

      спать

      и в себе свои сны обнимать:

      сломанную охотничью лыжу,

      на реке ледяную грыжу —

      прорубь, над рекою крышу

      прозрачную – видно рыбку,

      она держит себя, как скрипку,

      упирается в глубину,

      исполняя во сне улыбку

      и крещенскую тишину.

      Деревня пустила

      белые корни в небо.

      Знать, замесила

      квашню для стряпни и хлеба.

      Принюхивается небо

      стужей, звездой железной

      к жизни над бездной…

      Проснёшься ночью – света нет

      и не было его,

      как будто это новый свет,

      иное вещество.

      Всё исковеркано ледком —

      красивое зато,

      как