Равноденствие. Константин Латыфич

      До альпийского льда – перезвон золотой.

      До дождя – фортепьянная гамма.

      Это стало известно. Все также порой

      предсказателем птичьего гама

      продолжает вестись безначальный рассказ —

      лишь смотри за стремлением клавиш

      прикоснуться к руке, отбывая подчас

      в бездревесную опытность – там не поправишь

      ничего. Ибо нот, как и водится, – семь.

      Можно письма читать, не вскрывая конверта.

      И, трамвай ожидая, воскликнуть: «Я есмь!»,

      сохраняя билеты после концерта.

      Последний выдох – электрошок.

      И ты уходящим бросаешь вслед:

      «Смотри на это, учи урок

      о том, что в теле твоем скелет.

      Что фразы в скобках стоят давно.

      Что здесь помножен рай на ад.

      И между ними есть знак «равно».

      И каждый круг заключен в квадрат».

      Если сумеешь – ты там узнай,

      как отвечать на вопрос: «Зачем?»

      Я конспектирую – продолжай.

      Я без подсказок пребуду нем.

      Я верю, что каждая вещь – слово

      и что каждое слово – вещь.

      А мы

      не достроили идеальный лабиринт

      с одним входом возле меня, другим – возле тебя,

      пройдя по которому каждый своей дорогой,

      мы должны были встретиться в центре,

      с удивлением обнаружив,

      что никакого Минотавра нет и в помине.

      Что мы его выдумали только лишь из-за боязни

      услышать друг от друга: «Да, это ты…»

      Страх конечной остановки

      оказался сильнее желания до нее дойти.

      И теперь, пытаясь стряхнуть

      налипший на стекло памяти рисунок,

      где видимы только пластиковые трубки,

      по которым течет формалин,

      склонившийся человек – в белом халате,

      констатирующий: «Вот поэтому…»,

      бесполезные склянки с лекарствами,

      стоящие на шкафу в комнате,

      сдавленной закостенелой тишиной,

      я заново перезагружаю программу,

      чтобы обнаружить причину ее сбоя.

      Попытаемся разобраться вместе…

      Попытаемся понять.

      Лаий снимает галстук.

      А в это время над ухом, успевшим остыть,

      черный рупор сквозь звуки фокстрота и танго

      пропускает высокий диктующий голос.

      Металлом звенит речитатив, сообщая

      бесстрастный и срочный приказ:

      «Вас вызывает Юпитер!

      Иди же скорее туда, где ты был,

      когда начинался твой путь,

      навстречу с ослепшим потомком».

      И снова – холмы.

      Вершины скрывают от взора

      стучащий о берег прибой.

      В