Глина. Стихотворения. Юрий Казарин

      На расстоянье вытянутой – здесь —

      руки, разлуки, памяти я весь

      почти исчез. Так в дальнем разговоре

      не слышно слов, но что-то шепчет море.

      Как хорошо, что жизнь всего одна.

      Большой реке в наклонном русле тесно:

      отняв себя от глиняного дна,

      она встаёт, как вечный дождь, отвесно

      и льётся вверх, в мерцающую тьму,

      навстречу возвращенью своему.

      Ночью проснусь от крика.

      Дождик не вяжет лыка,

      зеркало пьёт свечу…

      Это не я кричу.

      Выйду из тесной боли

      в сад, где светло от воли:

      влаги набравши в рот,

      миром земля растёт.

      Так постою немного,

      может, увижу Бога —

      не убоится льда

      глиняная вода.

      Хочешь, осиной буду:

      дерево отовсюду

      видит тебя – оно

      любит смотреть в окно

      и озираться в поле,

      тронув слезу с небес,

      чтобы по доброй воле

      не возвращаться в лес, –

      птицу пошлёт на гору,

      высмотрит из-за крыш,

      как ты, прильнув к забору,

      мертвой сосной стоишь.

      Летишь и видишь сквозь крыло

      косой распах озёрной пашни,

      где, как слеза, растёт стекло,

      креня колодезные башни.

      Лопатой сладкого леща,

      его веслом – какая лопасть, —

      как плащаница, трепеща,

      хрустальная двоится пропасть,

      сквозит и ширится, пока

      сама в себе не отразится,

      как налетающая птица

      в озябшем оке рыбака.

      Когда с фонариком рыбачишь,

      ты как светило что-то значишь

      и пирамиду глубины

      ведёшь вершиной от волны.

      В ней рыбы долгие летают,

      сухое золото глотают,

      текущее из фонаря

      в глухие норы октября.

      Твердишь: Державин, Данте, Дратва,

      а на мостках сидит ондатра

      и, задержав глубокий вдох,

      молчит и спрашивает: Бог?

      А ты фонариком посветишь

      куда-то вверх – и не ответишь.

      Вздохнёшь – и ангельскую дрожь

      в разбитом сердце унесёшь.

      Еще до слова, до начала,

      светясь без плоти и огня,

      я слышал смерть – она молчала

      и проходила сквозь меня.

      И ослепительные ночи,

      и утомительные дни

      казались вечности короче,

      но были вечностью они.

      Вселенной головокруженье

      пытаешься остановить,

      чтобы молчать после рожденья

      и после смерти говорить.

      Не снегопад, а призрак речи.

      Как сгусток речи –