#черные_дельфины. Мария Долонь
очень большая разница в возрасте, – начала Лиза. Разговоры затихли, повисла тишина. Катя отложила ложку и посмотрела на Лизу. – Была большая разница в возрасте. Мы не особо дружили в детстве. Но он был для меня кумиром. Я видела его только на выходных. В эти дни всходило солнце. Олег был настоящим человеком. Такие не должны уходить. Мир без них складывается, как карточный домик.
Инга почувствовала, будто кто-то сильно бьет её – по затылку отбойным молотом. Она посмотрела на Катю, на Серёжу, попыталась сфокусировать взгляд и не плакать, не плакать, не плакать. Но не получалось. Два кадра – Штейн, закрывающий ноутбук у неё на кухне – живой, усталый, но без примет скорой беды, «до завтра», всё, как всегда, – и окоченелый, страшный не-Олег на верёвке под потолком на следующий день. Этот засохший, чужой язык, торчавший изо рта. Ей хотелось лечь, и чтобы кто-нибудь гладил её по голове, говорил: «Не было, этого всего не было, не случалось», – но голова, но этот молоток, но посеревшая Лиза – всё случилось, всё было. Ночью после его самоубийства на балконе сидела птица и долго протяжно стонала. Было душно, Инга не могла спать, все окна открыты, и этот звук с балкона, когда она всё-таки проваливалась в сон на краткие мгновения, ей казалось, нет, она даже была уверена, что это зовёт Олег.
Поминки тянулись долго. Инга подсчитала: это были десятые поминки в её жизни. Но ни на одних не было этой висящей над столом неловкости. Везде – горе, потеря, боль, но не тишина. На похоронах Олега молчали, потому что всем хотелось задать самый главный вопрос: что произошло и почему он это сделал? Но люди боялись тревожить маму и сестру, боялись нарушить приличия и молчали. Напряжение скопилось в воздухе, как дым в накуренной комнате.
Зато в туалетах и на крыльце, куда выходили покурить, было оживлённо – все обсуждали подробности смерти Олега: цвет лица висельников, трупные пятна. Инга не знала, куда деваться от этого хищного говора:
– И сколько провисел? Воняло сильно?
– Чё, правда, весь синий? Жесть!
– И не только моча, ещё бывает непроизвольное семяизвержение.
– Прямо перед смертью кончает, что ли?
– Ага, из земли, в том месте, куда падало семя, вырастали цветы мандрагоры – мощнейшее магическое средство.
– Порнографический Гарри Поттер какой-то!
От отвращения Инга жмурилась, и ей казалось, что она стоит среди персонажей «Несения Креста» Босха: уродливые ощерившиеся лица смакуют сальные мерзости, грязные лохмотья, чёрные рты с редкими зубами. Но когда она открывала глаза, вокруг снова были стильные утонченные мужчины и высокие, модно одетые женщины с красивыми ухоженными лицами. Её затошнило.
Звездой вечера стала баб-Люся. Она то присаживалась по правую руку Эммы Эдуардовны, то подкармливала близкую к обмороку Лизу, она же снабжала весь этот зудящий улей информацией. Сказанное баб-Люсей на крыльце передавалось из уст в уста, переделывалось и видоизменялось, искажалось и перевиралось. Инга бы совсем не удивилась, если бы к концу поминок услышала от какой-нибудь особо чувствительной барышни, что Олег был неизлечимо больным наркоманом-зоофилом