Искусство: язык Бога. От античности до авангарда. Лилия Ратнер
сюжеты, и мифологические, античные. До этого приоритет всегда был за библейскими сюжетами. Дальше, в XVIII веке – времени Просвещения и атеизма – библейский сюжет почти исчезнет из искусства. А в XIX веке, например, для российской Академии художеств библейские сюжеты и античные мифы были так же, как в эпоху Возрождения, совершенно равноценны. Наверное, это говорит о том, что в живописи происходит постепенная утрата самой темы отношений человека и Бога.
Мироощущение человека эпохи Возрождения таково: он уверен, что в мире нет ничего независимого от его воли, кроме Бога. В сущности, он стремится быть равным Богу. Немало – замахнуться на такое! Он понимает, конечно, что не может быть восхваляемым, как Бог, но вообще он не против себя восхвалять…
А еще в грандиозном наследстве эпохи Возрождения ее художники оставили нам свои лица – свои замечательные портреты. Эти лица вспоминаются в первую очередь, когда мы слышим слова «искусство Возрождения». Они очень разные, но всегда значительные. Вместе с тем они имеют что-то общее, несколько загадочное. Может быть, эта загадка объясняется тем, что художники Высокого Возрождения открыли человечеству смысл и богатство каждой личности, личности интеллектуальной, волевой, – личности, творящей саму себя. Это было свойственно только Высокому Возрождению – эпохе жестокой, коварной, даже циничной, но одновременно полной необыкновенного творческого подъема и жажды познания.
Слово «человек» именно в эту эпоху стало звучать гордо[31]. Но этот гимн личности был, на самом деле, исторической иллюзией. Это была великая мечта, а не реальность. Творческая энергия Ренессанса одинаково служила и злу, и добру. И это стало изменой христианскому призванию искусства, что окончательно проявилось в последующие эпохи атеистического гуманизма и материализма.
Но тем не менее на какой-то миг (с точки зрения вечности), на каких-то несколько столетий человек «поиграл» в свое равенство Богу. Наверное, это важный опыт.
Глава 4
Живописные мистерии и толпа Брейгеля
Мужицкий гений
А сейчас из прекрасной и теплой Италии, где всегда голубое небо и все цветет и благоухает, мы отправимся в холодную, сырую, плоскую, как тарелка, страну, где вся земля лежит ниже уровня моря, поэтому постоянна опасность наводнений. Я говорю про Голландию. Это совсем другой мир. Если вы когда-нибудь жили в подобном месте (а я жила – несколько месяцев на острове в Северном море, в Германии), то вы можете понять голландцев. Мой остров тоже был ниже уровня моря, окружен дамбой, море – кругом и рядом, но вы его не видите, и это очень мучительно. И тем не менее Голландия дала великих художников, и они в каком-то смысле нам ближе и понятнее – возможно, из-за отсутствия этих немыслимых красот, среди которых имели счастье жить итальянцы. И у нас, и у голландцев – суровая жизнь в суровом климате.
Мы поговорим об одном представителе голландского искусства, но зато настоящем гении – о Питере Брейгеле
Л.Н. Ратнер отсылает к широко цитируемой в советские времена фразе из пьесы «На дне» (1902) Максима Горького: «Человек… это звучит гордо».