По следу кровавого доктора. Александр Тамоников
заявил Шлиссельман. – На наш век работы хватит.
– На ваш – не уверен, – отрезал Павел. – Ваша личность, герр штурмфюрер, не представляет более никакого интереса для нас ввиду вашей слабой информированности. Вас расстреляют. Надеюсь, это произойдет не позднее чем завтра. Эй, боец! – крикнул он. – Уведите арестованного!
Немец побледнел. Ему жутко хотелось сохранить выдержку и хладнокровие, показать этим отбросам низших рас, кто тут настоящий сверхчеловек! Но выходило бледно, скулы свела судорога. Презрительная усмешка тоже не получалась.
Вошел боец и вытолкал его взашей.
В кабинете какое-то время сохранялось молчание. Оперативники настороженно поглядывали на командира. Первый блин комом. Что дальше?
– Работаем, товарищи, не останавливаемся, – проворчал Никольский.
«Ушел Мендель или нет? Вопрос, конечно, интересный. На западе стоят наши части, фронт отодвинулся, все трассы перерезаны. Войсковую разведку мы, как и положено, информировали. Но этот демон вполне мог прорваться», – рассуждал майор Никольский.
Он несколько раз ловил себя на мысли о том, что занимается не тем и не там. Его место в полях и болотах. Надо рыть носом, опрашивать местных жителей и пленных немецких солдат. Если контрразведчикам удастся удостовериться в том, что Менделя на освобожденной территории нет, то работа по его выявлению будет поручена совсем другим структурам.
Пользы от выживших узников было немного. Находились люди, желающие оказать содействие, но общая картина вырисовывалась плохо.
Никольский иногда задумывался о том, зачем командованию нужен этот Мендель. Хотят воспользоваться какими-то его наработками? Вырвать из немецкой науки важное звено? Предотвратить уход Менделя к западным союзникам, которые не откажутся использовать в своих закрытых лабораториях столь незаурядный ум?
Майор допросы не проводил, шатался по смежным помещениям, где его сотрудники вели задушевные беседы с недавними заключенными. Те отогрелись, их покормили, переодели. Но способность связно выстраивать речь и блистать памятью вернулась не ко всем. Это были выходцы из стран, сопредельных с Советским Союзом: венгры, поляки, чехи, несколько прибалтов. Среди них почему-то затесался один итальянец.
Почти все эти люди попали в Аушвальд не позднее трех месяцев назад, оттого и не растеряли человеческий облик. Немцы доставляли их сюда эшелонами, в товарных вагонах. Заключенные давились в них, как селедки в бочке, и доезжали далеко не все.
Евреев оккупанты сразу отчленяли и увозили в неизвестном направлении. Больше их никто не видел. С цыганами они тоже не церемонились. Та же участь ожидала слабых, пожилых и больных представителей любых других национальностей.
Всех остальных арестантов фашисты эксплуатировали без пощады. «Работа делает свободным», – наставительно заявляли мучители. Заключенные надрывались в карьерах, строили химический завод, где, по слухам, немцы собирались изготовлять печально