Моль. Юлия Резник
в мысли слова Славки.
– Понятия не имею. Глюки, наверное, – как можно более беззаботно ответила Света и вышла из палаты.
– Ты сегодня как? В кино не хочешь сходить?
– Не знаю, Слав. Что-то утомил меня этот день. А впереди еще столько работы, – пожала плечами Моль. – Давай в другой раз.
Меньше всего сегодня ей хотелось развлекаться. Никто и ничто не смогло бы отвлечь ее от мыслей о красивом мальчике, который едва не умер на ее столе. Никогда, наверное, она не забудет его глаз.
Зашла в кабинет, закурила. Черт. Нужно с этим завязывать… В ее возрасте никотин – не лучший товарищ, но… Открыла сумку, достала блокнот, отбросила его в сторону нервным движением.
– Светлана Юриевна…
– Да?
– Там после автокатастрофы привезли. Целая семья. Рук не хватает.
– Иду.
Моль выкинула из головы все, что терзало ее с самого утра, и вошла в операционную. Здесь все знакомо, все, как она и привыкла.
– Поехали.
Домой возвращается спустя шесть часов. Ноги гудят, спину ломит, но терпимо. Бывало гораздо хуже. Бокал вина и ванна с пеной. Хорошо-то как. Мысли о незнакомце возвращаются. Как и вопрос о том, что же ей делать дальше. Пойти в полицию? Смешно. Она не знает имен участников и не имеет доказательств того, что эта история случилась на самом деле. Допила одним глотком вино и встала из ванной. Смыла пену, обернулась в широкое пушистое полотенце. Вышла в коридор, остановилась взглядом на сумке, которая аккуратно пристроилась на маленьком столике в прихожей. Подпрыгнула от непривычно громкого телефонного звонка. Черт… Мать.
– Алло.
– Добрый вечер, Светлана. Ты так и не нашла времени со мной встретиться.
Ага… Точно. Не нашла. Собственно, она и не искала особо, но разве в этом признаешься?
– Прости, Паулина. Забегалась.
Ее мать, Паулина Золотарева, была известной театральной актрисой. Красивой, талантливой и… ужасно холодной. По отношению к дочери холодной, отношений с мужчинами это не касалось абсолютно. Сейчас, в пятьдесят пять, Паулина была счастливой обладательницей тридцатилетнего любовника. Впрочем, благодаря своевременным и очень профессиональным пластическим операциям, она выглядела едва ли не его ровесницей. И уж точно ровесницей собственной дочери.
– Света, ну сколько раз я тебе повторяла, что ты должна называть меня мамой. По крайней мере, когда мы наедине…
Света промолчала. Не считала нужным ничего комментировать. Как и не считала возможным для себя называть эту женщину матерью. Когда-то давно, в детстве, она бы многое за это отдала, сейчас же… Слишком поздно.
– Ты что-то хотела?
Паулина фыркнула. Любовь к театральным эффектам у нее была в крови. Иногда Свете казалось, что она всегда в образе.
– Вот! В этом ты вся… Ты даже не помнишь, что я тебя просила договориться с профессором Шишковым по поводу Николая Петровича…
Николая Петровича? Худрука Паулины?
– Я тебе