Вселенная нужных слов. Максим Салос
с тобой, а кто-то начнет спорить, доказывая, что если он ничего не видит – значит, ничего и нет, – Филипп сделал большой глоток, – ну, вот тебе вкратце описание моей работы.
– А как ты… учился этому? Или всегда это умел?
– А вот это, брат, главная загадка всей моей жизни.
Филипп сделал глоток, потом перевернул бутылку вверх дном. Из нее на камни вылилось несколько капель.
– Пошли, возьмем еще? Ты не против?
– Только «за»! – не знаю, почему, но я проникся симпатией к этому странному человеку с разными глазами.
Филипп купил еще несколько бутылок вина, и мы вернулись на старое место. Камни, которые, по идее, должны были быть холодными, встретили нас теплотой уютных кресел. Почти все время я молчал, слушая, как Филипп рассказывал мне историю свой жизни.
Он был родом из Новосибирска. Когда мы познакомились, Филиппу было тридцать семь. Как он говорил – это возраст, до которого уважающий себя человек вообще доживать не должен. Филипп был сиротой, детство провел с бабушкой, которая не могла уделять ему должного внимания. По его собственному утверждению «это еще большой вопрос – кто о ком заботился».
Друзей в детстве у него почти не было, Филипп рассказал, что был особенным ребенком: «Меня интересовали книги, любил историю читать, лет в пятнадцать всякие умные книги изучал, про медитации, сны и тому подобное. В общем, такой, книжный червь. Совсем не крутой парень. А время было трудное – развлечений у молодежи мало, интернета не было, все время на улице проводили. Почти в каждом дворе банды были, дрались часто, территорию делили. Папуасы, *****. Когда в магазин ходил, маршруты выбирал с учетом того, чтобы лишний раз не нарваться ни на кого. Я-то в бандах не состоял, получал периодически. А что сделаешь? Идешь один с пакетиком, а на тебя человек шесть-семь: „А привет. А сигарету дай. А что значит нету? А по хлебалу? А че такой дерзкий?“. Я, должен сказать, ребенком очень красивым был. Мне хвастаться не зачем, действительно так. К тому же, начитанный был, в отличие от этих имбицилов. С девчонками много общался. Они сами ко мне тянулись. Одна моя подруга однажды гопника отшила, который за ней бегал. И он с дружками решил на мне отыграться. Как-то после школы, я тогда классе в девятом учился, они меня поймали и затащили в подворотню. И тот главный, которому девчонка отказала, решил, что если изуродует меня, то наладит свою личную жизнь. Трое держали меня, а он ножом резал мне лицо. Сказал тогда: „Смотрите, пацаны, какой красавец!“. Я валялся, корчась от боли, а они ржали и плевали на меня. Вот, так эти шрамы на щеках и появились».
Мне было безумно жаль Филиппа, когда он рассказывал мне это. Я представлял себе подростка, которого унизили, причинили боль и который не может дать отпор. Это было совсем не похоже, на того Филиппа, которого я увидел сегодня вечером. Мне было очень интересно, что произошло потом и он, словно зная о моем желании, рассказывал дальше:
«Знаешь, Рома, я лежал тогда на грязном асфальте, лицо горело болью. Было страшно и мерзко.