Рой. Сергей Алексеев
он останавливался, вставал на задние лапы и драл кору на деревьях, подновляя свои «охранные грамоты»: в его отсутствие в шелкопрядники мог забраться такой же скиталец, каким был он сам месяц назад. Пасеки были уже недалеко, иногда ветром наносило их терпкий, сильный запах, будоражащий аппетит. Теперь он ощущал голод всегда и жрал все, что попадало, от жадности нередко теряя осторожность. Эти два ощущения постоянно уживались в нем только в благодатные времена. В другие же одно всегда жило за счет другого, и он чаще всего страдал, как страдает по этой причине все живое на земле, включая человека.
Пометив территорию своим присутствием, он пошел собирать дань с нее, не взятую за долгий срок.
Он шел, не скрываясь, трещал колодником, распугивал ночных зверьков. Порой голодно ревел, оглашая гулкий шелкопрядник. Здесь он не боялся выстрелов и засад: человек в такую пору не смел показываться в мертвом лесу.
Скорее всего потому и поздно заметил человека.
Человек лежал на земле, свернувшись калачиком, натянув на голову куртку. Потухший костерок лишь чуть тлел под пеплом. Рядом валялся велосипед. Медведь остановился, потянул носом и замер. Человек не шевелился, но дышал с хрипом, словно запаленный или раненый. Рой комаров вился над ним, к тому же туча насекомых, которых медведь как знамя нес за собой, немедленно обрушилась на спящего. Тот зашевелился, резко вскочил и начал раздувать огонь, навалив на угли прошлогодней листвы. Потянуло дымом, затем вспыхнул огонек. Человек лихорадочно чесал руки, голову, пытался почесать спину. Зуд от комаров заставил его встать и пойти к дереву. Он прислонился спиной к стволу, потерся, испытывая наслаждение. И действия эти были понятны зверю.
Человек вдруг замер, прилипнув к сушине.
Он был совершенно не опасен медведю, хотя непонятный железный велосипед, вернее, запах железа, настораживал его. Он никогда не доверял железу, поскольку, неживое, оно могло двигаться, могло стрелять, могло остановить на полном бегу, опутав грудь и лапы. Медведь негромко заворчал, отфыркивая запахи. Человек же вдруг бросился к велосипеду и стал трясти его, греметь им о землю.
– Уйди! – закричал он. – Уйди отсюда!
Медведь опустился на лапы и побрел, обходя человека.
В заповедный угол своей земли он пришел только перед восходом. Поднявшись на бугор, он некоторое время последил за пасекой нового соседа, увидел собаку, которая, сладко потянувшись на крыльце избы, огляделась и снова улеглась. Запах меда забивал ноздри, дразнил, заставляя вздрагивать мышцы. Жадность брала свое в ущерб осторожности. Но то было уже другое качество ощущения – риск.
Он дал круг, зашел с подветренной стороны и, не хрустнув ни одной былинкой, проник в леваду. Охота на заре всегда была удачной. Все живые существа дневного образа жизни в это время впадали в особенно сладкий сон. Медведь облапил крайний улей, снял его с колышков и понес. Возможно, ему бы так же бесшумно удалось покинуть пасеку, если бы улей пролез под пряслом.