Ярополк. Владислав Бахревский
отдаю! Корми легконогих своих.
Юнус засмеялся:
– Я бы взял, да хазары не согласятся.
– На хазар воздвигнем нашу дружбу. Пусть ищут на земле иных глупцов, кто бы кормил их. Моя матушка щедра потчевать кагана да его алхазар. Как только придет день моей воли, поскачу на Белую Вежу, выкрашу белых в алое, собственной их кровью выкрашу! За все обиды русские, за твои обиды, кунак. Ты для них, верующих Иегове, – раб и язычник.
– Мой бог Тенгри-хан. Он – небо и свет. Мне без него нельзя, как без солнца.
– Ну а мой бог – само солнце. Мой бог – прародитель людей дедушка Род. Он с твоим богом живет в согласии. Для него небо и свет – жизнь.
– Да будет наше куначество священным, – сказал Юнус. – Сольем кровь, разделим соединенное надвое.
И взяли они чашу, сделали надрезы на левых руках, слили кровь в кубок с вином. Выпили священный напиток дружбы, как пили когда-то скифы.
Вернулись к пирующим просветленные. А на пиру веселье угасло: желваки играют на лицах гридней.
– Эй, кто вас подменил?! – закричал Святослав, поднимая кубок во здравие гузов и руссов.
– Посол кагана требует от княгини особую дань: тысячу русских дев! – сказал богатырь Чудина.
– И что же княгиня?
– Подарила вместо тысячи рабыню свою.
– Усладу!
– Верно, князь. Усладу. Но посол грозил взять дев силой, коли не дадут ему, что требует, со смирением.
Потемнело лицо у Святослава, Юнус ударил его рукою по плечу и сказал:
– Что печалуешься, князь? Собака брешет на весь мир, а покажи ей палку – она и хвост поджала. Ты радуйся славе русских дев. Русские жены как заря. Я и сам приехал к тебе с тайной надеждой просить в жены дочь Свенельда.
Пришла пора воеводе Свенельду, великому витязю, побледнеть.
– Моя дочь просватана, – сказал воевода.
– Горе мне! – крикнул Юнус, швыряя кубок на пол.
Встал Святослав, поднес Юнусу свой кубок. Спросил:
– Видел ли ты, брат мой, дочь Свенельда?
– Нет, не видел… И не увижу, несчастный, обойденный! – воскликнул ильк гузов.
– Тогда беда невелика. Ты влюблен в молву. Молва – манок, сеть сердцу, но она всего лишь звук, речь цветная. Поставить перед тобой сорок дев, может, и не Свенельдову дочь полюбили бы глаза твои. Молва красна, а живая дева пугливая, как олениха, – что тебе цветок папоротника. В крови у нее огонь… Пей! Пусть дочь Свенельда будет счастлива. Твое счастье тебя не обойдет.
Юнус выпил кубок, но гнев сверкал в его глазах, яростно упирался он взглядом в пространство.
Вдруг вскочил на ноги один из гридней, то был юный Блуд.
– Дозволь, князь, говорить.
– Говори, – ударил кулаком по столу захмелевший, помрачневший Святослав.
– А говорить-то мне нечего. Дозволь сестру мою привести, показать твоему гостю. Мой род в Киеве не последний.
Поглядел Святослав на Юнуса, тот в стол пялится, молчит.
– Приведи сестру. Пусть чашу поднесет властелину степей. – Зверем зыркнул на Блуда: