Миф об утраченных воспоминаниях. Как вспомнить то, чего не было. Элизабет Лофтус
душу и тело или создать для душ новые тела», – объясняет О’Брайен. Описывая свою службу во Вьетнаме, он предлагает две версии своего прошлого, причем обе они «правдивы».
Вот истина случившегося. Некогда я был солдатом. Было много трупов, реальных трупов реальных людей, но тогда я был молод и боялся на них смотреть. А теперь, двадцать лет спустя, мне остаются только безликая ответственность и безликое горе.
А вот вам истина, заключенная в рассказе. Это был парень лет двадцати – худощавый, можно сказать, красивый. Он был мертв и лежал на красной глинистой тропе возле деревушки Ми Кхе. Челюсть была у него в глотке. Один глаз был закрыт, на месте другого зияла дыра в форме звезды. Я его убил[6].
Истории оживляют прошлое. Мы можем представить себя молодыми, снова пережить эмоции, которые мы когда-то испытывали (или которых избегали), мы можем сразиться с демонами, от которых раньше могли только сбежать, потому что были слишком напуганы, слишком молоды и слишком беспомощны, мы можем придумать новую развязку истории и даже воскресить мертвых.
Но есть одна загвоздка. Облекая плотью скелет истины случившегося, мы можем увлечься, попасть в плен наших собственных историй. Мы начинаем путать, где заканчивается истина случившегося и начинается истина, заключенная в рассказе, ведь последняя кажется более яркой, детальной и реальной, и именно она становится нашей реальностью. Мы начинаем жить в собственных историях.
Я помню одно лето, это было очень давно. Мне четырнадцать. Мы с мамой и тетей Перл поехали на каникулы в Пенсильванию к дяде Джо. Одним ясным солнечным утром я проснулась, а моя мама мертва – она утонула в бассейне.
Это истина случившегося. Истина, заключенная в рассказе, немного отличается. В мыслях я часто возвращаюсь к этому событию, и с каждым разом воспоминание становится все более материальным и осязаемым. Я вижу величественные сосны, ощущаю свежий запах смолы, чувствую зеленую от водорослей озерную воду на своей коже и вкус холодного чая со свежевыжатым лимонным соком, который готовил дядя Джо. Но сам момент смерти всегда оставался туманным и неясным. Я так и не увидела тело матери и не могла представить ее мертвой. Последнее, что я помню о ней, – как вечером накануне смерти она подошла ко мне на цыпочках, быстро обняла и прошептала «Люблю тебя».
Тридцать лет спустя, на праздновании девяностолетия дяди Джо, он рассказал, что именно я нашла маму в бассейне. После первого шока – «нет, это была тетя Перл, я спала, я ничего не помню» – воспоминания начали возвращаться – медленно и непредсказуемо, словно дымок, вьющийся над лагерным костром из сосновых бревен. Я видела себя – худенькую темноволосую девочку, которая смотрела на сверкающую голубую воду бассейна. Моя мама, одетая в ночную сорочку, лежала ничком на поверхности воды. «Мам? Мам?» – окликала я ее, повышая голос от ужаса. Я начала кричать. Я помню полицейские машины, их мигалки и носилки с чистой белой простыней, которую подоткнули под ее тело.
Конечно, все сходилось. Неудивительно, что меня всю жизнь преследовали
За основу цитирования взят перевод А. А. Комаринец.