Смертный приговор. Андреас Грубер
помотал головой.
– Насколько нам известно, нет.
– А до этого он уже убивал?
– Предположительно, нет.
– Однако эти фотографии напоминают мне… – Тина умолкла.
– Да? – Снейдер подошел ближе.
– То, как скомпонованы тела и пришиты друг к другу, напоминает мне серию убийств из восьмидесятых. Я тогда еще не родилась, но помню, что несколько лет назад читала об этом статью.
– Йохан Белок, – подсказал Снейдер.
По аудитории прокатился гул. Теперь некоторые начали припоминать. Сабина тоже вспомнила. Белок был лейпцигским детским врачом и одновременно сумасшедшим, который в восьмидесятых годах изувечил много людей в собственных домах. Но самостоятельно Сабина до этого не додумалась бы – она не была такой помешанной, как Тина, которая, очевидно, интересовалась подобными вещами в частном порядке.
Снейдер остановил диашоу и открыл с помощью пульта дистанционного управления другой документ. Это были потускневшие цветные снимки мест преступлений, которые со временем немного пожелтели.
– Мартинелли?
Тина прочистила горло.
– Я считаю маловероятным, что Белок после стольких лет снова активизировался.
– Я тоже, – отозвался Снейдер. – Белок уже пятнадцать лет сидит в отделении строгого режима исправительного учреждения в Вайтерштадте.
– Я склоняюсь к подражателю, – продолжила Тина. – Прослеживается очевидная эскалация по отношению к преступлениям Белока. Возможно, даже вызывающая беспокойство у самого преступника.
Снейдер прошел к своей кафедре.
– Первое важное замечание сегодня! А также причина, почему БКА взялось за это дело. Белока схватили в ГДР и пятнадцать лет назад перевели в Вайтерштадт.
Сабина знала эту тюрьму особого строгого режима. Она находилась в сорока километрах к югу от Висбадена.
Снейдер хрустнул пальцами.
– Майкснер, продолжайте вы!
Блондинка поднялась.
– Соседи сообщили, что видели световые вспышки за опущенными жалюзи берлинской виллы. Я полагаю, что это были не выстрелы из пистолета, а вспышки фотоаппарата. – Она покосилась на Снейдера, который смотрел на нее безо всяких эмоций. – Преступник фотографировал свое произведение.
– Зачем фотографии? Почему он не снял видео? – спросил Снейдер.
– Метаморфоза семьи на диване, в обрамлении красной бархатной шторы, производит впечатление картины, написанной маслом. Фильм же – это нечто подвижное, поэтому он выбрал фотографию.
– Почему ему недостаточно собственных воспоминаний? – не отставал Снейдер.
– Потому что он… – замялась Майкснер, – хочет рассматривать фотографии и переживать деяние снова и снова?
– Неверно! Мартинелли?
Тина ни секунды не колебалась с ответом:
– Потому что он хотел поставить себя на место Белока и понять, что бы тот почувствовал, увидев в газете фотографии своего усовершенствованного творения.
– Вот