Остров Чаек. Фрэнсис Хардинг
по-дельфиньи спину над поверхностью озера.
Следом нырнула мама Говри, а после, один за другим, и остальные сельчане. Хатин шла одной из последних; когда она входила в воду, лицо и руки у нее гудели, кожу покалывало от частого дыхания. Тропу Гонгов она проплывала всего несколько раз. Сделав глубокий вдох, Ха-тин окунулась в ледяное озеро.
Нужно было всего лишь перетерпеть пронзающую боль при погружении, чтобы затем стать той, кем она была, – юркой и неуловимой, как угорь, ныряльщицей.
Хатин нащупала знакомые кремниевые зацепы для рук и потянулась глубже к началу подводного тоннеля. Перевернулась лицом кверху, чтобы плыть по нему, перебирая руками и ногами по потолку. Скудный свет почти сразу же пропал, и ей осталось плыть на ощупь по памяти.
Здесь не было слышно ничьих голосов, здесь звучала иная мелодия: вода шептала о каждой темной капле, что со звоном вливалась в этот тайный поток на протяжении всей его длины. Эта странная музыка и дала Тропе Гонгов имя.
Где-то внутри Хатин-ныряльщицы еще оставалась другая часть ее существа: та, чьи мысли полны тревог, та, что дрожит от страха перед самим страхом и трепещет при мысли, что может запаниковать, и ей некуда будет вынырнуть за глотком воздуха. Однако Хатин-русалка познала странный покой в черноте – несмотря на все опасности.
Любой, кто поплыл бы по тоннелю до самого конца, уперся бы в тупик, но Хатин в свое время научили, как отыскать низенькое ответвление, и вот она нырнула вбок и вниз, в смежный проход. Она позволила телу всплыть; когда легкие расширились, изо рта у нее вырвались пузырьки воздуха. Вынырнув, она сделал вдох, и к ней вернулся мир с его тревогами. Услужливые руки вытащили ее из воды, освобождая путь тем, кто плыл следом.
Этот грот был одним из многих секретов деревни. Каждого ребенка учили, как проходить Тропу Гонгов, и потому каждый в случае опасности мог, не опасаясь погони, бежать в Хвост Скорпиона, а оттуда – в тоннель. Сеть переходов связывала грот с огромным сточным колодцем близ Погожего и местами за городом, однако единственным источником света здесь служили мириады светляков. Чиркнул кремень, затрещал фитилек, на едва ощутимых дуновениях воздуха робко затрепетало пламя, и Хатин обнаружила, что стоит посреди грота, полного зубов.
…а в третьей пещере мертвых предстояло расстаться со ртом…
Ряды призрачных зубов, торчавших из пола и свисавших с потолка, были размером со взрослого хитроплета. Сталагмиты и сталактиты. Грот обнажил свой оскал, за которым виднелась темная глотка.
Сельчан, которые населяли мир Хатин, было почти не узнать. Тюрбаны старух, вышитые фартуки молодых жен, пояса юношей с инструментами и безделушками – все, что помогало узнать любого с первого взгляда, осталось позади. В полутьме глаза хитроплетов на обрамленных мокрыми волосами лицах казались желтыми звездами во впадинах.
И все же Хатин признала всех, даже в темноте. По зубам.
Почти всякий хитроплет, когда обзаводился взрослыми зубами, украшал их, как велел того обычай: крошечными