Остров Чаек. Фрэнсис Хардинг
выглядывали любопытные черноголовые козы.
Для жителей Погожего Хатин тоже была невидима, но не так, как в родной деревне. Семьи, млеющие на высоких крылечках и днями напролет глазеющие на улицу, обжигали ее взглядами, точно лучами черного солнца. Но они не видели ее, не замечали лица… Лишь обратили внимание на мелкую черно-белую вышивку на юбке из грубой ткани – традиционную для хитроплетов, выбритый лоб, благодаря которому лицо девочки казалось длиннее, и на крохотные круглые бляшки на зубах. Для них Хатин оставалась просто одной из того племени.
Здесь, как и почти везде на острове, люди были смешанных кровей, кровей старых племен – горьких плодов, которые некогда обитали в джунглях на севере, янтарников с южного побережья, многих других – и Всадников в том числе. Кровь и наследие племен проявляли себя тут и там в одежде, татуировках, а порой и во внешности. Правда, время сгладило и почти стерло различия. Исключением были хитроплеты, которые отчаянно, упрямо и болезненно держались своей самобытности. Невзирая на недоверие и гонения, они цеплялись за свою необычность, – больше им ничего не оставалось.
Голоса города окружили Хатин, словно диковинно пахнущий дым. Здесь разговаривали на просторечи, незамысловатом и практичном языке-помеси, который довольно сильно отличался от мягкого и мелодичного языка хитроплетов.
Как таковой главной площади в городе не было, но имелось открытое место, где дети играли вместе с мелким домашним скотом. По краям, сердито взирая друг на друга, возвышались два самых красивых в городе здания.
Первое здание было трехэтажным домом губернатора, потому что соорудили его в те времена, когда землетрясения еще не обрушили большую часть построек Всадников. Это потом они наловчились возводить дома поприземистей.
Второе – сутулое, с низкими балконами, перила которых напоминали чугунные беременные животы, – служило домом для миледи Пейдж, госпожи Скиталицы из Погожего. Над дверью висела гирлянда колокольчиков; на крыше с попустительства хозяйки буйно разрослась душистая трава, а на ограде двора торчали свечи. Миледи Пейдж частенько отпускала свои чувства в странствия порознь друг от друга, а затем возвращала их, используя в качестве ориентиров перезвон колокольцев, запах травы и пламя свечей.
Каменное крыльцо перед губернаторским домом было девственно чистым – без единого следа, зато возле дома миледи Пейдж людской поток не иссякал. К ней шли с вопросами и угощением – плодами манго или сладким мясом. Губернатора, разумеется, уважали, однако его беленый мир не имел ничего общего с повседневными буднями, а люди привыкли обращаться к миледи Пейдж, которая была в курсе всех дел.
Бедняга губернатор шагу не мог ступить без письменного одобрения, ждать которого из самой столицы – далекой Шквальной Гавани – приходилось около месяца. Шквальная Гавань была пустышкой. Всякий знал, что правительство – огромный вращающийся механизм, и вместо деталей у него – законы, законы, законы,