Викторианский роман о несчастной Эмилии. Франц Вертфоллен
крайне оригинальные идеи, вам надо не допускать самых… недопустимых. Франценок всегда отличался воображением. Лет в шесть в Париже он на сутки пропал из дома. Оказывается, глупейшая нянька зазевалась на прогулке, ему было интересно самому посмотреть город, он потерялся, набрел на какое-то кафе, где познакомился с одним бельгийским моряком, который вернул ребенка домой только к следующему полдню. Вам не надо описывать состояние госпожи Вертфоллен, верно?
Я: А как Франц?
АННАБЕЛЬ: В восхищении. Он был восхищен моряком, приключением, ирландским кофе, ночью, миром – всем. В семь в Бретани он по скалам долез до какой-то пещеры над морем, пошел дождь, ребенок благоразумно стал ждать пока дождь закончится, потом понял, что скалы – мокрые, скользкие, сумерки, и он остался в пещере до утра. Сказал, что слышал, как его звали, искали, кричал, но шум прибоя все заглушил.
Я: Как же он выбрался?
АННАБЕЛЬ: На следующий день, когда скалы подсохли.
Я: Он всю ночь провел в пещере? Один?
АННАБЕЛЬ: Выходит, так. Такой славный мальчик, знаете, чего он больше всего испугался, только вы ему не говорите, что я рассказала – темноты. Говорит, страхи, что не вылезет, не найдут, тут умрет – рациональны, их можно проговорить. Боже, я как представлю, сидит такой нахохленный, замерзший комочек, страхи проговаривает…
Я: Простите, я не совсем понимаю, проговаривать…
АННАБЕЛЬ: Рассуждает. Рассуждает в голос, что солнце встанет, скалы подсушит, если в вверх не выйдет, можно вниз – к морю, а там стараться выплыть. План действий обдумывает, в общем.
Я: Это он вам рассказал?
АННАБЕЛЬ: Про страхи? Конечно. Про план тоже. Как понял, что ночь переждать надо. Сладкий такой, говорит, спать попытался, а жестко, все болит, тут еще звуки какие-то начались. Он и перепугался. Думал даже сразу в море спрыгнуть – счастье попытать, слава богу, не стал. Говорит, страх темноты не проговоришь – он же не рациональный. Не страх даже, а ужас. И вот он тогда сел на краешек, ножки над пропастью свесил и песенки пел. Колыбельные. И псалмы. Ну не пупс разве? А потом играть с собой стал, русалку себе в пещере придумал, с ней до утра разговаривал, говорит, она ему отвечала. Тоже колыбельные пела. И волосы у нее – розовые. Смешной лапка, говорит, он из-за нее только после обеда выбрался, так раньше можно было бы, да она не пускала. Он ее уговаривал, чтоб еще на скалах его поддержала. Слава богу, видно, уговорил. Без царапинки вернулся, зайчонок. А в этом году уже, зимой…
Голос понизила.
АННАБЕЛЬ: Но вы все равно узнаете, да и полезно вам – в борделе был. Представляете, они еще осенью с мальчишками поспорили, что попадет он в один бордель в центре и даже платить не будет, мол, впустят, он посмотрит и все расскажет. И что вы думаете, он сделал? Пошел туда к полудню, колено подвязал, побежал и падение симулировал, стучать стал, трезвонить, ему привратница открыла, а он жалуется, мол, был вывих, а тут еще раз свалился, больно, умирает, можно ему домой