Иди на мой голос. Эл Ригби
сбрось свои волосы (Конец января 1891 года, Лондон)
День первый. Падальщик
– Где тебя носит? Немедленно приезжай!
Мать почти кричала. Как и обычно. И обычно ответ был один: у меня репетиция, что означает: я слежу, чтобы симпатичные танцовщицы кабаре «Белая лошадь» правильно задирали ноги. Как иначе они будут способствовать процветанию заведения и растлению почтенных отцов семейств, заходящих на бокальчик? Я знала: мать ненавидит эту мою работу. Как и вторую работу, о которой не распространяется в обществе. Хотя, казалось бы, что может быть хуже постановки номеров в дыре, лишь на словах не являющейся борделем?
Услышав голос в трубке, я готовилась с наслаждением напомнить, чем именно занята. Ведь это спектакль для двоих, который мы играем привычно, уже несколько лет, без зрителей и режиссеров. Но заученная реплика застряла в горле. Потому что, выпалив «приезжай», мать не замолчала. Она всхлипнула, закашлялась и судорожно выдохнула:
– Лоррейн, это Хелена. Кто-то… убил её, кажется. Полиция тоже едет…
Сценарий пошел не так. Связь оборвалась. Лишилась ли мать чувств или вспомнила, что звонок формален, как наше родство? Это не имело значения. Никакого. Все сузилось до короткого слова-выстрела – «умерла». Без подробных сведений, без пояснений, без сводок Скотланд-Ярда я знала: мать не шутит. Она же не умеет. Значит…
Сжимая телефонную трубку, я пыталась совладать с собой. Хелена… единственная из сестер, которая ни разу не сделала мне ничего плохого. Единственная, про кого я всегда с уверенностью и без отвращения говорила: родная. Не то чтобы близкая родня, но… почти. Покачнувшись, я зажмурилась. Щит треснул, время полетело назад. Я так долго от него бежала, а теперь оно просто тащило меня за собой и нещадно било по вискам.
Умерла. Умерла. Умерла. За стеной вульгарно смеялись. Я почти не слышала.
Раз. Юная глупая я. Не думаю об узах крови, о месте в семье. Все идет, как идет: мы богаты, отец заседает в Парламенте, мать исполняет мечту пристроить пять дочерей. Софи станет пианисткой, Джейн – юристом, Хелена – художницей, а малютка Лидия удачно выйдет замуж. Мне готовят судьбу опереточной актрисы, ведь в наше время оперетта – неплохая участь даже для леди: сама Королева любит этот жанр. Я недурно играю. Грядет мой триумф в «Летучей мыши». Все на меня надеются. А какой портрет в сценическом образе рисует мне Хелена! «Я верю в тебя, сестрица. Верю. Ты будешь расписываться на веере Королевы». Сестрица. И откуда это ласковое слово?
Хелена… почему она, почему?.. Телефонная трубка больно врезалась в ладонь, я грохнула ее на рычаг, и злое «дзинь!» вгрызлось в уши. Проклятье. Проклятье… Новые воспоминания уже забились в висках. Я обречена была опять прожить их. Одно за другим.
Два. На генеральной репетиции я повреждаю ногу, но шлю к черту совет отдать роль. В день премьеры достаю обезболивающее. Играю скверно, подвожу всех, срываю все, что старательно готовилось, а на финале падаю. Обо мне пишут в светской колонке, высказав осторожное подозрение, что я –