.
проходи, не стесняйся, – подошла к ней Юзефа и потянула за локоть к столу. – Знаем мы твои завтраки… А ты нас не обьешь, одним ртом больше, одним меньше, какая разница.
Мария прошла к столу, села на подставленную табуретку. Юзефа положила на тарелку увесистый кусок копчёнки, пододвинула к ней, протянула вилку.
– Ешь, соседка, ешь! – Мило улыбнулась она, а сама подумала: – «Знай нашу доброту, голь перекатная! Ишь, в красной армии служила, а по людям побираешься! Много тебе богатства Советы дали? А, всё же, вести себя с нею надо осторожно, задобрить не мешает. А, вдруг, и в правду, вздумают в Сибирь выселить? – У неё аж мурашки по спине пробежали от одной этой мысли. – Авось словечко доброе и замолвит… Хоть она и работала на нас, а всё ж мы её не раз выручали, то одно, то другое, и покормим всегда, да кусок самый лучший суём.»
– Бери ещё, бери, Мария, не стесняйся, -добавила она, видя, как Мария уплетает за обе щёки копчёнку, и ещё кусок добавила ей.
– Мы пойдём, мать, встал из-за стола Алфред. -Время не ждёт. – Сыны тоже встали и гурьбой вышли на улицу.
Мария ворошила вчерашнее, уже основательно подсохшее, сено, поглядывала, как Алфред с сыновьями взмахивают косами, оставляя позади себя ровные ряды скошенной травы. «Да, столько мужиков в доме – это сила! Они так несколько дней поработают и сена на зиму у них будет с избытком. Ещё и продать часть смогут, -думала она. -Господи, когда же Володя-то домой приедет? Измучилась, ведь, совсем! Хорошо, хоть молока в груди много, можно отцедить, а так пришлось бы сыночка с собой таскать… Как он там? Может, мама вышла куда, а он кричит, надрывается? – Ей невыносимо захотелось бросить грабли и бежать домой. —
Нельзя, нельзя! – Остудила она себя. – Они, ведь, так нас выручили! А чем я ещё их могу отблагодарить, чем?
И так они, какие добрые, угостят каждый раз чем-нибудь вкусненьким, – она вспомнила, как приятно пахла можжевельником копчёнка, какая была мягкая, прямо таяла во рту; проглотила набежавшую слюну и тут же почувствовала стыд, подумав: – А я, вообще-то, совсем бессовестная, только позовут к столу, и прусь сразу… Но, с другой стороны, у них, ведь, всего вдоволь, что им стоит лишний кусочек для меня отжалеть? Да и тётя Юзефа всегда так ласково смотрит, так приглашает, что неловко и отказывать… Да и дурой надо быть, чтобы такой случай упускать, не до стыдливости тут, когда над каждым куском хлеба трясёшься»…
Мария ворошила и ворошила сено, чувствуя, как намокло от пота и липнет к телу платье, как пот струйкой течёт по ложбинке между грудей. Они стали тяжёлые, набухли от молока. «Покормить бы сыночка сейчас, – тоскливо подумала она. – Хватит ли ему молочка до вечера?» Солнце разошлось вовсю, жарило так, что всё время тянуло пить, напившись, обливались потом, боролись с жаждой, но долго не выдерживали и опять шли к ведру с водой, стоявшему в тенёчке.
Изредка по ослепительно-голубому небу проплывали небольшие белые и кудрявые облака, заливался жаворонок, вовсю стрекотали кузнечики.
– Пап,