Анаксанген. Том I. Записки сумасшедшего. [frank_sparral]
о стену; кричу ещё: – Когда? Вспоминай же, мразь!
Но я не помню.
Даже сейчас, погружаясь всё глубже в эту реальность во мне что-то и просыпается, но что-то жадное. И жадюге этой не жалко моего тела. Я готов спалить его, чтобы не проснуться, ведь ещё один день прошлого теряется в жуткой обойме каждодневности.
Из окна улица выглядит прекрасной: сейчас там снег. Добрыми становятся брови и опускаются, но иногда чуть поднимаются в знаке умиления. А ветер этот… Эх, сорванец, так бесстыдно треплет ветки деревцев – диву даёшься, зачем он, врунишка, глумится над сознанием? Ох… деревья живыми становятся, да и сам понимаю, несмотря на ветер, они живые. Разве не живы, если мы видим, что некоторые из них страдают?..
Когда вернулся с Отдыха, причудились разные события, но до сих пор не могу никак сообразить, как относиться к пище: кушать-то хочется, поэтому ты не в силах выбирать, кушать тебе или сидеть голодным; питаться энергией солнца приятно, но вообще тогда не двигаться что ли?.. Тогда, может, нацепим на себя суперсистему рецепторов для подзарядки от нашего друга, Солнца?..
Лучше нам, ребята, пока что кушать. Ведь это ещё и приятно. Сразу становится лучше, если еда притом вкусная. А улыбка скачет автоматом вверх, к бровкам; бровки тоже улыбаются в умилении еде. А животик-то как радуется.
Проблема в том, что вот все эти записюльки я даже и не вспомню через некоторое время. Скорей всего, выйдя из дома, потерявшись где-нибудь рядом с подъездом своим на дня три, я и вовсе не смогу вспомнить и вернуться в эту хату.
Квартира обрастает новой пылью, которая по большей части: моё изношенное старческое тело; ноги всё размазывают по полу, руки по стенам. Когда я поднял гитару, а потом отряхнул её от пыли; обомлел. Такой изящной формы я давно не видел. Может быть, только у неё…
«Лиза!» – снова слышится мне сзади.
XIV
Кажется, я проснулся – был дурной сон; в голове раздалось дребезжание холодильника, а потом он заурчал, словно котик; тарахтит, я улыбнулся. Удар по голове, будто, прозвучал во сне, глаза сами выкатились и глядят, очередное утро или тот же вечер: один из тех, что вчера были, позавчера и ещё ранее, до этого.
Спина жутко болит; шея ноет: продуло или это полено-кровать так и не смогло принять форму моего тела; видимо, я стал очередным Пиноккио или как у нас любят говорить «Буратино». У меня и вправду длинный нос, сам худощавый, да и вешу немного. Наш сердобольный боженька подкинул мне чуть роста; не больше, чем остальным. Из толпы я вряд ли выделюсь: повседневная самобытность. Когда нет лица, должно быть проще – однако, нет, сложней всё – безлицего можно сразу выделить в толпе. Моё лицо: сплошная вечеринка, лицо хамелеона, скучающий батан. Хилый старик, в общем.
Злые духи пытаются меня уговорить и взять очередной бессрочный отпуск, но сам-то понимаю, что сегодня мне нужна работа! Правда, мне до сих пор не ясно, кто вправил мне эту таблетку, эту приправу для мозгов, этот смягчитель всей жестокости реальности?!
Я уже давно не просыпался