Вспоминай. Рак не приговор, если ты успел влюбиться в жизнь.. Александра Тонкс
в отдельное произведение… но голова ведь потому и болит, что всё это заперто внутри черепной коробки.
Скольким же из нас можно поставить диагноз «воспаление мысли»?
Так вот, мы встречаемся тогда, когда у меня начинает немного болеть голова. Это ещё не та мигрень, при которой и взгляд сфокусировать на предмете трудно, но уже навязчивая боль, о себе напоминает каждым вторым моим действием. Я пишу тебе письмо, а она и сейчас вмешивается, просит внимания. Такую боль обычно люди откладывают на потом. Можно глотнуть рядовую таблетку. Отмахнуться от чужого предложения провериться у врача. И всё это только для того, чтобы не отвлекаться от великих в своём однообразии Важных Дел.
А я на этом этапе порой обращаюсь к тебе. Нет, ты не похож на лекарство. Ты похож на ту среду, в которой мои мысли находят отголоски, а посему и перестают давить на нервы. Хочу подчеркнуть, что говорю именно о твоём сольном творчестве.
А ещё ты напоминаешь мне об одном моём знакомстве. Пожалуй, оно продлилось не так долго, как мне хотелось бы. Эта девушка с трудом поддаётся описанию. Она живёт в ритме, который спорит с быстротечностью человеческих лет, и большую часть этой жизни проводит в собственной реальности. Она настолько оторвалась от привычного нам мира, что у её глаз нет цвета, который мы могли бы определить известным нам эпитетом. Люди рядом с ней делятся на две категории: те, кто по-доброму принимают всё в ней, и те, кому становится тягостно. Я и сама не заметила, как из первой категории плавно отправилась во вторую. Она заражала меня своими идеями, как простудой, но я запоздало поняла, что простуда не слишком легко переносится моим иммунитетом. И знаешь, я почти точно знаю, что ни с кем она не была по-настоящему близка.
Но однажды она выдала невероятное откровение, которое прочитало несколько человек, что были её приятелями, и я в их числе. Самое большое откровение, которое я когда-либо видела от неё. Надеюсь, я не одна не смогла пройти мимо него.
«Моррисси, ― сказала она, ― это лучшее, что случилось с музыкой».
И если ты получил уже тонны писем с превышенной концентрацией лести, то я могу тебя заверить: в этой фразе не было даже сладкой похвалы. Только факт, определяющий жизнь этого человека.
Гораздо больше, чем доставить это письмо в твои руки, мне хотелось бы организовать вашу встречу. А потом посмотреть на эволюцию цвета в её глазах. Сомнительно, что она помнит обо мне что-то кроме моего имени, но это не имеет значения. Ты и вовсе обо мне вообще не знаешь. Но я хочу, чтобы ты узнал сейчас одно: я пишу это письмо скорее для неё, чем для себя. Все мои письма написаны для меня, кому бы они ни предназначались, какую бы информацию ни содержали ― всё это главным образом для меня, не для адресата. Но этот листок бумаги ― для неё. И если есть кто-то, кто действительно мыслит так же, как она, это письмо ― и для них тоже.
Ты думаешь о ней уже минуту или около того, а я прошу тебя продлить мысли о ней. Ты можешь дать ей имя, потому что своё она не любит. Я уверена, лучше всего ей жилось бы в твоей песне. Как той самой Джеки, которая «only happy when she’s up on the stage».9 Здесь меня немного уколола ревность ― уж
Джеки ― заглавная героиня песни Моррисси «Jacky’s Only Happy When She’s Up on the Stage».