Экзистенциальный эскапизм: новая проблема общества открытой информации. Д. Г. Литинская
в случае же «отторжения» речь идет о несовместимости собственной идентичности с представлениями о мире, при котором может происходить как разрушение собственной идентичности (уход в девиацию), так и «отказ от мира». И все же все они (за исключением отторжения как манифестации экзистенциального эскапизма) несут в себе и ресурс – возможность выйти из социально заданной колеи – и увидеть Другого (Другого – в ином человеке, в котором начинаешь видеть человека, а не его социальную функцию, его социальную атрибутику; Другого – Бога; Другого – себя). Но перечисленные явления несут в себе и другой потенциал – возможность выбрать путь эскапизма, в мире которого Другой просто не существует.
I. Культурные истоки экзистенциального эскапизма
Предпосылки экзистенциального эскапизма в идеях Великой Французской Революции
Проявления эскапизма или родственных ему явлений были в той или иной степени известны с давних времен. Можно привести множество примеров, от Эмпедокла и Сократа до такого однозначного случая, как Диоген. Можно говорить о великих эскапистах средневековья, начиная хотя бы с Франциска Ассизского, о котором уже шла речь выше, но все это были истинно единичные случаи. Собственно, как раз Франциск Ассизский преобразовал характер монашества, заменив образ монаха-отшельника образом апостола-миссионера, который, отрекшись внутренне от мира, остается в мире. Мы видим, что уже к XIII веку человек готов принять внутренний уход от той или иной идентичности без физического изгнания, что возвращает нас к идеям М.Фуко о снятии необходимости внешней изоляции.
Обратим внимание на то, что случаи отшельничества как церковного подвига в подавляющем большинстве случаев, хотя и выглядят как проявление крайнего эскапизма, эскапизмом вовсе не являются. Человек видимым образом удаляется от других людей, но не разрушает, а наоборот, доводит до предела групповую идентичность по признаку религии. В этом смысле скорее являются эскапистами люди, демонстративно совершающие проступки, противоречащие церковной морали. Несомненно, в христианской средневековой Европе грех, проступок против церковных уложений – эскапада. Но и эти люди не стремились отказаться от своей групповой идентичности с церковью, разве что иногда меняли ее на другую, не менее плотную идентичность с той или иной группой религиозного же толка, становясь еретиками. Религиозное мышление являлось для средневековья непреодолимым препятствием к созданию жесткой индивидуальной идентичности, эскапизма. Ситуация резко меняется в момент появления рефлексии как массового явления, когда она институциализируется[15]. В процессе этой институциализации баланс между я- и мы-идентичностью значимо смещается в сторону «Я» (Элиас, 2001).
Поворотной точкой стало провозглашение Французской революцией XVIII в. идей «естественных и неотъемлемых прав» человека и гражданина (в Конституции Французской республики 1793 и 1795 гг.: «равенство,
Giddens A. Modernity and Self-Identity. Cambridge, 1991.