Вертеп. Роман. Маргарита Минина
мальчишки окончательно не потеряли ко мне интерес. И всегда на этом месте просыпаюсь в холодном поту. В ушах у меня еще несколько секунд продолжает звучать этот издаваемый мною металлический скрежещущий звук, и я никогда не могу удержаться от того, чтобы проверить, открывается ли мой правый глаз? Премиленький сон, что и говорить.
Этот чуть ли не еженощный кошмар проник и в мою реальную жизнь. Я все чаще вижу себя как бы со стороны – выпотрошенной и полой куклой, которую один злой мальчишка передает другому, а я механически повторяю вставленные в меня слова и стоны, позволяя им смеяться и даже издеваться над собой, лишь бы не надоесть им окончательно.
Единственное отличие сна от яви состоит в том, что во сне на мне, кажется, все-таки что-то надето, какие-то лоскутки, а в реальности вереница склоняющихся надо мной злых (впрочем, иногда и добрых) самцов видит меня голой. Голой и полой, ха-ха. И еще – в жизни я умею произносить не одно слово, а гораздо больше. Вот и вся разница.
На самом деле, когда я пишу, что все эти непотребства проделывала в погоне за утраченными сексуальными ощущениями, то кривлю душой. Да, какое-то время мною двигала надежда на обретение чувственности. Но вскоре я поняла, что главным мотивом, определявшим мое поведение, стало доходящее до судорог презрение к себе. И чем ниже я падала, чем большие унижения испытывала, тем сильнее презирала и ненавидела себя и свое тело.
Чем шире распространялись слухи о нимфоманке Марго среди моих бывших друзей и приятелей обоего пола, чем сильнее меня оскорбляли – словами или делами – мои чуть ли не ежевечерние кавалеры, тем нестерпимее мне хотелось вываляться в какой-то новой, уже заведомо несмываемой грязи. Лишь бы хоть на йоту усилить и еще сильней растравить и без того безграничное презрение к самой себе. И когда мне это удавалось, я начинала, как богомольцы «Отче наш», повторять строки, когда-то поразившие меня и запомнившиеся на всю жизнь: «Я не более чем животное, кем-то раненое в живот». Только я знала – кем и когда ранена.
***
Я все чаще ловила насмешливые и презрительные взгляды своих «товарок». Так когда-то мы, чистые и высоконравственные девчонки, смотрели на Аньку Дронову. Но, повторяю, в смысле учебы я считалась подающей надежды студенткой.
Поэтому аспирантура мне не просто светила, а была, по сути, делом решенным. Но тут как раз случилось мое замужество. Только что окольцованная, я вдруг резко решила, что аспирантура – не вариант. Мол, нельзя же до седых волос учиться? Пора и настоящей жизни хлебнуть. И я направила свои стопы в самую обычную московскую школу, где меня радостно приняли и направили для начала преподавать русский и литературу в 5—6 классах.
Мой научный руководитель и другие преподаватели с филфака охали и ужасались, клятвенно уверяя меня, что, мол, посиди там годик, а потом мы отыщем для тебя что-то более подходящее. Что-нибудь «по академической стезе». Честно