Русь на Мурмане. Наталья Иртенина
чего баю-то? То присловье такое, смекай. Не к своему делу ты пристал, государев человек, к лопянам-то ездючи. Оберег вон идольский на себя повесил. Ну да твои грехи, твое покаянье.
Митроха схватился за белую сорочицу на груди.
– Да не зри волком-то, раб Божий. В ларь сложил твое золотишко, чтоб не давило тебе на душу… Молебны в храме по тебе служил. Господь-то милостив.
Вместо гривны отрок нащупал деревянный тельник на нитке. Покончив с ухой, он расслабленно оплыл на перине.
– А что ж дядька Иван Никитич? Так и ушел, обо мне позабыв?
– Чего ж забыв? Ты на дядьку свово не греши, раб Божий. Обиду-ту не надувай, как лягуху на соломине. Искали тебя, берега обшерстили все. Мерекали, будто утоп ты. Палицын твой наказал старосте искать бессрочно, тело аль живого. А ждать-то ему недосужно было. Теперь тебе его ждать… На-ко, а ты и спишь уже. Ну, дородно, спи.
Впервые за долгое время в Митрохин сон не вторгались видения.
…Через несколько дней он начал выходить из дому. Спускался с высокого крыльца, садился на лавку под окном и смотрел на узкий рукав Кемь-реки, буйно скачущий по порогу, омывающий с краю каменные кости Лепострова. Дом священника стоял на юру. С такого гляденя хорошо видны были расставленные вдоль дальнего берега вешала с сетями на просушке, амбары для вытопки сала морского зверя, становые избы, скалы. А за всем этим еще одно поморское море – зеленое чащобное. Тайбола уходила за окоем, как за край земли…
Язвы на тулове заживали, отпадали сухие корочки. Ушла чернота с глазниц. Тело наполнялось свежей силой. Митроха принуждал себя накрепко забыть все, что было в веже лопского нойда и в черной стране мертвых. Но однажды понял, что бесследно эта бывальщина, приключившаяся с ним, не исчезнет. Что-то осталось навсегда, как некая метина.
Это было видение, пришедшее наяву, когда он сидел во дворе дома. Думал про то, что так и не узнал у колдуна, о чем молчат знаки тайнописи на гривне. Внезапно закружило голову, и река, дальние амбары, тайбола поплыли. Вместо них встало совсем иное. Митроха будто летел медленно в небе и зрел внизу две светлые ленты рек, сходящихся углом. В месте их слияния раскидало по берегу лопарские шалаши, крытые оленьими шкурами. Из речных объятий вода текла широко, привольно. Берега морской губы расходились все дальше, их резали поперек губы помельче, лахты, крутые щельи, длинные изгибистые скалы, раскрашенные в зелень. Одна скала остановила на себе взор Митрохи. На ее плоской вершине темнела жирная каменная туша лопского сейда. Неведомая сила придала ему грубое подобие сидящего человека с низко опущенной головой. Возле камня были навалены горкой оленьи рога.
Видение расплылось и пропало. Митроха, схватившись за голову, ладонями до боли давил на глазницы.
Никогда эта земля и ее темное колдовство не отпустят его. Даже если он убежит за тысячу верст отсюда.
Золотая гривна каким-то образом ответила ему. Разгадка ее была на тех пустынных берегах…
Часть вторая. Северная вольница
Лето