Ермак. Том II. Евгений Александрович Федоров
переведали мы много, не отрекемся от своего. Пойдем в заветную землю, может там жаркое счастье для русского человека схоронено! – Голос казака звучал душевно, и чуялось, что идет его слово от сердца. Манит его думка о Лукоморье, не дает покоя.
В избе стало душно, по бородатым лицам катился обильный пот. Хотелось долго слушать о Лукоморье, но давно угасло сказочное сияние и установилась глубокая тьма. С легким шорохом за стенами падал густой снег.
Казаки разошлись по землянкам, и каждый унес свою заветную думку.
Хантазей, лежа на палатях, вспоминал Алгу:
– Вот поплосу батыря и выкуп за нее дам. Заживу с бабой! – Здоровый сон смежил ему глаза, а он все еще улыбался – чудилась ему крепкая, проворная Алга с ожерельем из волчьих зубов.
5
Ермак сидел у оконца, затянутого рыбьим пузырем, и услышал шепоток.
Сразу он узнал голосок Мулдышки. Слова текли слюнявые, клейкие:
– Незачем брести нам в Лукоморье, коли оно тут рядом. Бегал в пауль, у вогуличей рухляди – завались: соболь к соболю. А бабы, ух, и грязнущие! А ядреные, не ущипнешь!
Двое других покашливали, молчали. Под ногами заскрипел снег, и все сразу стихло.
«О чем думает Песья Морда! – покачал головой Ермак. – Но кто же с ним уговаривался?»
Ермак пытался догадаться, но так и не нашел, на ком остановиться.
С утра серое небо стало ниже, задул пронзительный сиверко, началась пурга. Три дня выла, бесновалась метель, глухо шумела тайга. С треском валились старые лесины. К заплоту казачьего зимовника пришел поднятый незадачливым охотником медведь, закинул лапы и заревел. Дозорный казак Охменя долбанул зверя обухом по башке и сразу уложил его.
Три дня не было Хантазея – ушел в тайгу и не вернулся. Горевал Ермак: не погиб ли добрый охотник?
На четвертый день улеглась пурга, засинели снега, и неподвижно стояли вековые кедры Кокуй-городка. Ермак вышел на вал и от яркого снежного сияния жмурил глаза. И все же заметил он – по реке спешит охотник к зимовью.
– Хантазей! – обрадовался атаман.
Вогул шел тяжелым шагом. Не дойдя до тына, он упал.
– Эй, друг, что с тобой? – Ермак сбежал с тына, заглянул в лицо вогулича и весь закипел: – Да кто тебя так окровянил?
– Сибко казаки вогулич пограбили… Ох, какое горе! Алга, Алга моя! – горестно покачал головой Хантазей.
– Кто душегубы, сказывай, я им глотки перерву! Иуды! – Атаман скрипнул зубами.
Хантазей сомкнул глаза, ослабел. Дозорный ударил в колокол, со всего зимовья сбежались казаки. Вогула отнесли в избу, омыли. Он открыл глаза.
– Сказывай, кто? – настойчиво потребовал Ермак. – Судить будем за измену лыцарству.
– Сбегли, – прошептал Хантазей. – Они и тебя хотели убить, батырь. Пурга помешала… Дорога сбилась…
– По сотням скликать, кто сбег! – приказал Ермак.
– Ужо прознали, – отозвался Иванко Кольцо. – Песья Морда всему коновод, Яшка Тухлый – в Жигулях пристал, и трех донских дуроломов сманили.
– Догнать!
К вечеру