Наследники Мишки Квакина. Том II. Влад Костромин
которая потихоньку начала сводить все тело.
– А баптистов уже поймали? – продолжал отец.
– Каких баптистов? Не до баптистов, – зашикали на него.
– По селектору передавали, что будут провокации баптистов из Америки.
– Ну тебя! Мальчик, слезай! – заволновалась толпа. – Будя!
– Свалится, – скучающе предсказал отец. – И всмятку. Кисельку выпьем.
– Лестницу ищите! – волновалась толпа. – Пожарным позвонить.
Я закрыл глаза. Постепенно гул толпы растворился где-то вдали. Очнулся только тогда, когда забравшийся на длинную лестницу, приставленную к столбу, мужчина продел мне подмышки веревку.
– Аккуратнее, потихоньку, отпускай, – уговаривал меня он. – Все хорошо будет.
С трудом я вновь вернулся на грешную землю.
– На, попей, – кто-то сунул в руку бутылку.
Я глотнул, не чувствуя вкуса.
– Отвезу ребенка в больницу! – послышался знакомый голос, в нос шибануло убойное сочетание запаха кислого навоза и сигаретного перегара, и отцовская рука выдернула меня у встревоженных людей. – Мало ли.
Он на буксире, как баржа утлый планшкоут, проволок меня сквозь толпу. Кругом встревоженными пчелами шумели люди. Дотащил до машины. Брат уже сидел внутри.
– Залазь.
Я втиснулся на сиденье.
– Шашки в мешки и ходу! – усаживаясь за руль, сказал папаша и самодовольно посмотрел на меня. – Все отлично вышло.
Отец до того был похож на самца мадрила, что я моргнул, чтобы развеять наваждение. Он вырулил со стоянки и поехал в сторону дома.
– Пока ты отвлекал эту толпу пролетариев, которым нечего терять кроме своих цепей, твой ловкий батя сапоги и поросенка умыкнул!
– Правда?
– Да, – мрачно подтвердил брат. – Батя украл мешок с поросенком и сапоги.
– Здорово, – неискренне восхитился я.
– Учитесь, дикобразы, пока батя жив! А то будете как вакуоли жидкие. Какой у вас батя ловкий! – его просто распирало от гордости. Того и гляди, лопнет.
– Это да, – покорно соглашались мы, но он нас даже не слушал.
– Шикарно, дети мои, просто шикарно! Какие сапоги! Какие матерые сапожищи!
Когда приехали домой, нас встретила сидящая на заборе и надсаживающаяся в крике стая грачей. Папаня гоголем расхаживал по дому в краденых сапогах, помахивая мешком с поросенком.
– Это вам не чуни какие-нибудь! Они прекрасны! Уму непостижимо, как они прекрасны! – самозабвенно, как мотылек бражника, порхая по комнате и притопывая сапогами, хвалился он. – И их два! Обратите внимание!
– Откуда это? – всплеснула руками мать.
– Все оттуда же, – ликовал он, – на столб залез и выиграл!
– Не так ли, дети? – подмигнул нам.
– Да, – отворачиваясь, подтвердил брат.
– Ты залез на столб? – не верила, разглядывая заметное брюшко супруга. – На столб?
– Залез и выиграл! Сапоги и поросенка! Никто не смог, а я запросто!