Соседи. Юлия Парфенова
чуть поджатые губы, серёжки в маленьких детских ушах. Тёмно-русые волосы разделены посередине ровным пробором и волнами спадают по обе стороны узкого лица. Очень красивая девушка. Только взгляд непонятный, словно усталый или напряжённый. А может, просто сосредоточенный. Внизу, под вьющейся витиеватой рамкой, была подпись: «Антонина Рушицкая – 1913 г.». Антонина… Ник подумал, что такое красивое имя незаслуженно позабыто, у него не было ни одной знакомой с именем Антонина.
Санькины сообщения настигли его глухой ночью, прервав странный сон, где он бродил по совершенно книжному помещичьему саду, пытаясь догнать высокую девичью фигуру, поспешно удалявшуюся от него по аллее. Платье мелькало меж деревьев, откуда-то сбоку наползал молочный туман, и Ник понимал, что обязательно нужно успеть догнать девушку, пока она не потерялась в этом тумане. Он почти настиг её, хотел окликнуть, но тут заквакал мобильник. Информация была деловая и краткая: Ник отъявленный мерзавец и неудачник. Она, Санька, давно любит другого человека, которому Ник и в подмётки не годится. И просит его, Ника, больше носа своего не показывать в её квартире. Вещи она может кому-нибудь передать.
Так Ник стал полноправным насельником Вежья. Конечно, он мог поехать в Питер, нанять юриста, предъявить завещание, в котором чёрным по белому было указано, что ему, своему единственному внуку, Баженову Никите Владимировичу, Баженова Мария Арсеньевна дарит двухкомнатную квартиру в престижной «сталинке». Мог, но не стал. Его мутило от одной только перспективы выяснять отношения, что-то доказывать, объясняться под дулом Санькиного немигающего взгляда. Он хотел покоя. Хотя бы кратковременного, хотя бы призрачного. Но доставался этот покой дорогой ценой.
После проводов Голубятника, который торопился обратно к своим нежным хохлатым питомцам и обещал приехать снова перед Новым годом, Ника торжественно привели в его дом, который был в сносном состоянии, хотя тепло, как позже выяснилось, держал плохо. Самое интересное, что это был самый большой дом в деревне и единственный со вторым этажом. Кузьма Степаныч и «женский батальон» подкинули ему дровишек, заготовленных летом. В уединённом житье были свои плюсы, по крайней мере с точки зрения беглеца от цивилизации. Никого, кроме волков в ближайшем лесу, не наблюдалось. Туристы сюда дойти не могли – глубокие овраги да бурелом. Экстремалы на внедорожниках заглядывали два раза за последние пять лет. Первые подарили Кузьме фонарик на батарейках, вторых что-то спугнуло, развернулись и уехали обратно. В пяти километрах, по рассказам стариков, покрывались ржавчиной и плесенью остатки бетонных зданий советского молочного комбината, земля вроде была кем-то выкуплена, но начавшиеся было строительные работы заглохли в кризис на стадии красивого синего забора и огромного котлована. Забор оперативно растащили, приспособили покрывать прохудившиеся крыши, материал удобный, вроде пластика, мягкий и не промокает. Остался только котлован. Зарастал потихоньку кустарником и серебристыми