Горбачев. Его жизнь и время. Уильям Таубман
эпохи обвинялся лично Сталин. В этом смысле, заключил Горбачев: “он носил не аналитический, не ‘рассуждающий’, а, я бы сказал, сугубо личностный, ‘эмоционально-обличающий’ характер”. Он “сводил причины многих сложнейших политических, социально-экономических, социально-психологических процессов к дурным чертам личности самого ‘вождя’”[300]. Реакция Горбачева содержала в себе зародыш радикальной критики сталинизма: он приходил к выводу, что вина лежит на всей советской системе, а не на одном человеке. Отказываясь мириться с привычкой Хрущева – сводить сложные причины к простым объяснениям, – Горбачев явно гордился собственными аналитическими способностями. Но при этом он понимал, что опасно заходить в подобном анализе чересчур далеко. В ту пору, вспоминал он, “в ‘верхах’… сразу поняли, что критика Сталина – это критика самой системы” и, следовательно, “угроза ее существованию, а стало быть, благополучию власть имущих”. Он не был интеллектуально (и уж тем более политически) готов бросать вызов руководству.
Через пять лет, на XXII съезде партии, Хрущев возобновил нападки на сталинизм. В Москве из Мавзолея на Красной площади вынесли останки Сталина и поздней ночью под охраной вооруженной стражи перезахоронили их у Кремлевской стены. Ставропольские власти, не желая отставать от московского начальства, привезли в город тракторы и уже начали сносить местный памятник Сталину, когда вокруг собралась возмущенная толпа горожан. Тем не менее власти выполнили свое решение, памятник демонтировали, а проспект Сталина переименовали в проспект Карла Маркса. Горбачев как комсомольский специалист по пропаганде внес свою лепту в возобновившуюся антисталинскую кампанию, причем прибегал к самым резким выражениям. Он сетовал на “чудовищный вред”, нанесенный Сталиным, и осуждал его пособников, на чьих руках тоже остается “кровь невинных людей” (имея в виду Молотова, Маленкова и Кагановича, которых Хрущев недавно “вычистил” из рядов партии). Следуя партийной линии, он добавлял, что “с последствиями культа личности покончено раз и навсегда”[301]. Но сам он прекрасно понимал, что сталинский вопрос еще далеко не решен, и продолжал мучительно раздумывать над ним. Одним из относительно немногочисленных людей в его окружении, осуждавших Сталина, была коллега его жены по институтской кафедре, у которой в 1937 году арестовали мать. По воспоминаниям этой коллеги Раисы, ее и Горбачева сблизил этот опыт, а также – “долгие дискуссии о Сталине, которые вели мы с Михаилом”[302].
Продвижение Горбачева на пост первого секретаря Ставропольского горкома комсомола в сентябре 1956 года впервые позволило ему ощутить вкус относительно независимой власти. Разумеется, он по-прежнему подчинялся и горкому КПСС, и крайкомовским комсомольским властям, и все-таки у него появилась возможность реализовывать собственные идеи. В своем первом выступлении в должности главы городской комсомольской организации в ноябре 1956 года
Gorbachev M. Memoirs. P. 63; Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 85.
ГАНИСК. Фонд 63. Опись 2. Ед. хран. 1315. Лист 53.
Ruge G. Gorbachev: A Biography. P. 55, цит. по: Brown A. Gorbachev Factor. P. 41.