.
режима, – а потому всегда отдавал предпочтение контролируемым процессам реформ “сверху”, которые должны ослабить потенциал народных волнений. Потому-то после подавления восстания Андропов и рекомендовал назначить правителем Венгрии относительно умеренного Яноша Кадара; потому-то он окружил себя умными, непредвзято мыслившими консультантами в ЦК; потому-то он считал разумным продвигать Горбачева. Но ровно по этой же причине в 1968 году он оказался в числе первых советских руководителей, которые призвали к советскому вмешательству в чехословацкие дела и к подавлению Пражской весны. Еще в марте он предупреждал: “Положение действительно очень серьезное… Методы и формы… очень напоминают венгерские”[433]. И по этой же причине, будучи председателем КГБ, он жестоко преследовал диссидентов, многие из которых мечтали о том, чтобы СССР следовал высоким идеалам, провозглашенным в его собственной конституции.
Разумеется, карательные меры, которые принимал Андропов, не являлись его личной инициативой. Такова была политика режима в целом. И прежде чем подавлять инакомыслие, Андропов пытался мягко воздействовать на инакомыслящих. С некоторыми из них он даже встречался лично, а с “отцом” советской водородной бомбы Андреем Сахаровым, ударившимся в диссидентство, он разговаривал по телефону[434]. Однако инстинктивная осторожность Андропова взяла верх. Еще в начале 1960-х годов Шахназаров лично наблюдал, как с Андроповым происходили почти физические метаморфозы, когда ему звонил Хрущев: “Буквально на моих глазах этот живой, яркий, интересный человек преобразился в солдата, готового выполнять любой приказ командира. В голосе появились нотки покорности и послушания. Впрочем, подобные метаморфозы мне пришлось наблюдать позднее много раз. В Андропове непостижимым образом уживались два разных человека – русский интеллигент в нормальном значении этого понятия и чиновник, видящий жизненное предназначение в служении партии”[435].
Среди главных заместителей Андропова на посту председателя КГБ были два брежневских “верных пса”, следивших за каждым шагом шефа, – Семен Цвигун и Георгий Цинев. Передавали, что на обсуждениях в Политбюро Андропов выступал против грубых методов, какие пускались в ход против некоторых реформаторски настроенных деятелей культуры, в том числе его любимого барда Владимира Высоцкого. Но в обозримом будущем он не видел никакой возможности для радикальных перемен вроде тех, которые в итоге предложит стране Горбачев. В 1975 году Андропов помог склонить Брежнева к подписанию Хельсинкских соглашений о безопасности и сотрудничестве в Европе, хотя “третья корзина” требовала от стран, подписывавших этот договор, соблюдения прав человека и политических свобод, которые в СССР сплошь и рядом попирались. “Вот лет через пятнадцать-двадцать мы сможем позволить себе то, что позволяет себе сейчас Запад, – бо́льшую свободу мнений, информированности, разнообразия в обществе, в искусстве, – говорил Андропов дипломату
Пихоя Р. Г. Советский Союз. С. 275.
Сахаров описал свои телефонные разговоры с Андроповым в 1967 году и в августе 1968 года в мемуарах: Воспоминания. Т. 1. С. 382–383, 407; о встречах Андропова с Петром Якиром и В. Красиным см.: Медведев Р. А. Неизвестный Андропов: политическая биография Юрия Андропова. С. 128–130; поначалу Андропов пользовался хорошей репутацией среди интеллектуалов, потому что встречался со многими либералами – например, с режиссером Театра на Таганке Юрием Любимовым и поэтами Евгением Евтушенко и Андреем Вознесенским; см. Там же. С. 89–90.
Медведев Р. А. Андропов. С. 76.