Горбачев. Его жизнь и время. Уильям Таубман
получило подтверждение: более восьмидесяти военных кораблей НАТО, соблюдая радиомолчание, прошли через Фареро-Исландский рубеж и приблизились незамеченными к советской территории. Была и другая провокация: четыре американских надводных корабля проникли в Баренцево море, где якобы в полной безопасности размещались советские атомные подлодки, а затем, подойдя на расстояние примерно 20 километров к огромной военно-морской базе в Мурманске, включили электронное оборудование. Смысл “посланий” Москве, по словам бывшего члена британского Объединенного разведывательного комитета Гордона Барраса, был таков: “Мы вас еще за пояс заткнем”[508]. В ответ на такую дерзость агенты КГБ за границей держали ухо востро и высматривали малейшие признаки близящегося нападения: не горят ли поздно ночью окна в министерствах обороны в западных странах, не запасают ли в больницах больше донорской крови, чем обычно? А потом, в ночь на 26 сентября 1983 года, в секретном подземном бункере вблизи Москвы сработала тревога, сообщив, что американские ракеты уже летят в сторону Кремля. У дежурного офицера было всего семь минут на то, чтобы предупредить Андропова, который в тот момент проходил процедуру гемодиализа в загородном санатории. К счастью, подполковник Станислав Петров пришел к заключению, что тревога ложная. А между тем американцы и британцы готовились к проведению боевых учений Able Archer 83, в ходе которых высшее командование НАТО должно было попросить разрешения на применение ядерного оружия – и получить его. В первых числах ноября, когда начались эти учения, начальник советского Генштаба укрылся в командном бункере под Москвой и отдал приказ привести в состояние “повышенной боевой готовности” некоторые советские войска наземного базирования. К счастью, наблюдая за ходом действий Able Archer 83, советское военное командование подтвердило свои догадки о том, что это всего лишь учения, а не прикрытие настоящего ядерного нападения[509].
В подобных обстоятельствах Советскому Союзу меньше всего нужны были дряхлые и немощные политические руководители. Между тем у стареющего Брежнева, который перенес уже несколько ударов и сердечный приступ в 1975 году, но продолжал при этом много курить и пить, наблюдались резкие перепады настроения. То он пребывал в подавленном состоянии, то вдруг на следующий день появлялся с массивным золотым кольцом-печаткой (“Ну как, мне идет?” – спрашивал он своего врача) и хвастливо заявлял, что в 1971 году ему должны были вручить Нобелевскую премию мира вместе с западногерманским канцлером Вилли Брандтом. Отлынивая от работы, Брежнев часто уезжал на свою дачу в Завидово, построенную на территории природного заповедника с охотничьим хозяйством, километрах в ста двадцати от Москвы[510]. Там он просил помощников потчевать его рассказами о его собственных “подвигах” во время Великой Отечественной войны и на посту партийного начальника в Днепропетровске, на Целине и в Молдавии. А они упрашивали Брежнева декламировать
Barrass G. The Great Cold War: A Journey through the Hall of Mirrors. Stanford, CA: Stanford University Press, 2009. P. 277.
Ibid. P. 1–2, 298–305.
Чазов Е. И. Здоровье и власть. С. 85–87, 115–119.