Культурология. Дайджест №1 / 2015. Ирина Галинская
отметив пантеизм Тютчева, и Мережковский, и другие исследователи, однако, не заполнили этого контура.
К какому типу пантеистов можно отнести нашего поэта? Мы укажем здесь на две формы этого мироотношения. Есть пантеизм органический и прирожденный – от здоровья: личность сознает себя лишь «звеном в цепи непрерывной творенья» и мыслит себя нераздельно слитой с природой; таков пантеизм Пушкина, Фета в ряде его произведений. Но есть и другой – от болезни: он – прибежище личности истомленной бременем своего собственного «я». Лишь кто испытал, как невыносимо тяжело быть собой, пишет:
Час тоски невыразимой!..
Всё во мне, и я во всем!.. 139
Так почему же тоска? Да потому, что, несмотря на всю эту близость миру, что-то еще стоит между ними: их еще разделяет, хоть и прозрачная, но все же непроницаемая пленка тела. Помимо этой близости к природе уставшего от жизни человека, которую он почувствовал лишь, когда
Жизнь, движенье разрешались
В сумрак зыбкий, в дальний гул, –
в нем все еще томление его тяжелого трудового дня индивидуальности, обреченной на обособленную жизнь и обособленную борьбу, остро чувствующей свои запросы и, не покладая рук, стремящейся к их удовлетворению. Он так устал от этого: и пусть сумрак, опрозрачнивший его существо, пусть же он довершит свое влияние тем, чтобы оно стало проницаемым, чтобы оно слилось с природой. И вот он молит:
Сумрак тихий, сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души,
Тихий, томный, благовонный,
Все залей и утиши.
Чувства мглой самозабвенья
Переполни через край!..
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай!
Блаженно уничтоженье, которое желаешь вкусить! Ибо оно, собственно, уничтожение бремени отдельного «я», но не смерть. Это «смешение» с миром, полным вечной жизни, – и потому жизнь в мире. Жизнь без тяготы, жизнь легкая. «Я» остается, но лишь как ощущение легкого, ни с чем в отдельности не связанного, потому что со всем смешанного существования. Ничто – и все! Вот это «уничтожение» Тютчева. Оно – рай всех согбенных под своей тяжестью. Это и понятно: представление о рае создается нашим адом, нашим страданием.
Пантеизм такого типа часто становится гневным, протестующим против личности как причины своего страдания, против этого «призрака тревожно-пустого»140. И в отличие от здорового пантеизма, утверждающего реальность и бессмертие каждого элемента в природе, больной пантеизм особенно напирает на призрачность индивидуальности, пытаясь хотя бы так освободиться от нее. Но и это не спасает: «ропщет мыслящий тростник»141!
Особенно силен «ропот» днем, когда человеку приходится действовать, утверждать и защищать свою индивидуальность, добиваться удовлетворения ее мучительных запросов. И потому так ненавистны Тютчеву «шум, движенье, говор, клики младого, пламенного дня». Его «багровые лучи» жгут ему глаза. И
Эта и следующие две цитаты – из стихотворения «Тени сизые смесились» (1835) (
Цитата из стихотворения «Дума за думой, волна за волной» (14 июля 1851) (там же. – С. 129).
Цитата из стихотворения «Певучесть есть в морских волнах» (17 мая 1865) (там же. – С. 174).
Образ «мыслящего тростника» заимствован Тютчевым у Паскаля. См.: