Не убоюсь я зла! Частям особого назначения посвящается. Евгений Баранов
ЗЦОВ ПОВЕДЕНИЯ,
КОГДА НАХОДИШЬСЯ В НОРМАЛЬНОМ
ОКРУЖЕНИИ, НО КОГДА ТЫ В ОДИНОЧЕСТВЕ,
ОПАСНОСТИ И ТЕМНОТЕ, ЕСТЬ ЛИШЬ
ОДИН ПУТЬ – ПУТЬ ВОИНА»
Джон сидел на полу маленького и узкого железного каземата. Лампочка, забранная решеткой, тускло светила в углу над дверью. Он сидел на железном полу, привалившись спиной к стене, его ноги доставали едва ли не до середины более чем скромного помещения. Над головой торчали несколько рожков с рассекателями, на полу – дыра для водостока. Комната громко называлась душевой, а по совместительству – арестантской. Попал он сюда совершенно безвинно, по крайней мере, он так считал. Сейчас он хотел только три вещи – есть, пить и спать. Есть и пить было нечего, а вот спать он мог сколько влезет. Честно признаться, он удивился такому обороту вещей. События последнего времени изрядно выбили его из колеи, и теперь ему было уже все равно, что с ним будет дальше. Мысли все чаще возвращались к происшедшему. Да, встретили его достойно, проводили в каюту капитана этого могучего крейсера, с коего и прилетел летательный аппарат, учинили допрос по всей форме, но после короткого: «Уведите!» – заперли здесь. Чего Джон никак не ожидал. Хотя вообще то чего еще ждать: грязный, оборванный, обросший щетиной воин излагал довольно фантастические вещи. Конечно, им придется все перепроверить, а на это нужно время. Ладно, черт с ними, но покормить-то могли?! Постепенно Джон забылся в тяжелом сне и оказался снова там, откуда так недавно и счастливо вернулся. Снова в этом трижды проклятом месте…
Привычка иронично оценивать себя и происходящие с ним события со стороны, много раз помогала ему в жизни. И вот сейчас, вспомнив любимую поговорку дедушки: лучше потерять штаны, чем надежду, – он посмотрел на свои. Такие не грех потерять. За последние двое суток они здорово поистаскались, и сейчас через прорехи просвечивали худые, жилистые ноги, покрытые изрядным слоем грязи. Однако! Ближайший «обмывочный» пункт терялся в необозримом будущем. Полфляги мутной, теплой жидкости, которую он называл в зависимости от времени суток то чаем, то кофе, а то и какао, можно было смело принять за грязную воду из лужи, коей, впрочем, она и являлась, но теперь-то, правда с изрядной долей антисептиков. Впрочем, о вкусах не спорят. Все равно, другого ничего не было. Впереди неизвестность… она для него была и с легкой долей ожидания чего-то хорошего, и с солидной долей пессимизма. Потому что знал: это хорошее ему не обломится. С тяжелым вздохом он поправил ремень АКМа и зашагал к ближайшим скалам, видневшимся километрах в двух-трех впереди. Природа здесь не баловала разнообразием: только мутно-сизые скалы, песок и чужая красноватая пыль, противно скрипевшая на зубах. Да, еще были чахлые колючие кусты, но их было совсем мало. Зато всего остального было, похоже, многовато. Но что делать? Cредиземноморье – здесь всегда так. Ему, человеку с далекого севера, где снег лежит почти девять месяцев в году, эти излишки успели сильно надоесть, даже опротиветь, а потом просто осточертеть за эти последние трое суток. Двое из них он провел в пути, притом, в гордом одиночестве. Так получилось.
Сейчас он был несказанно рад, что провожатые отстали. Это были далеко не те люди, которых было приятно видеть. Все-таки это щемящее чувство одиночества и тревоги не покидало его. Один… В такой далекой и чужой стране, среди чужих людей, мертвенно-серых гор, песка, и низких, холодных звезд. Все здесь чужое. И осознал он все это сейчас оттого, что в голове непрестанно вертелся этот дурацкий вопрос: «Какой черт его сюда занес и что было ему здесь нужно?!» Раньше такие мысли как-то не приходили в голову. Хотя вот насчет черта-это зря. Все и так ясно, кто и зачем. А раз так, к чему мозги забивать всякой ерундой.
Вот, наконец, он набрел на долгожданную «прохладу», которой была тень серой скалы, да жидкий, чахлый кустик каких-то колючек. Испив «чаю» и растянувшись в «холодке», почувствовал себя почти счастливым. А вспомнив о заначеном «бычке» и выпустив густую струю дыма, ощутил себя абсолютно бессмертным. Часа два спустя, шагая вдоль вьющейся в пыли дороги, он заметил «джип». И хотя машина была метров за пятьсот, бежать было поздно, да, впрочем, и некуда. С одной стороны – скала, с другой – пологий склон, переходящий в низину. Укрыться негде. Не сбавляя шага, он передернул затвор и загнал патрон в патронник. Задвинул автомат за спину, чтобы спереди его не было видно, или хотя бы, не бросался в глаза. «Джип» остановился метрах в десяти от него, и после гортанного окрика, он поднял голову. На него смотрело шесть стволов. Водитель сидел спокойно, его руки были видны на баранке. Рядом сидел человек, одетый в такую же черную форму, как и у всех, но в отличие от их беретов, на голове у него-черная чалма. Красивая, окладистая черная борода, пронзительные голубые глаза и ствол пистолета дополняли композицию. Тот, в чалме, снова что-то гортанно крикнул и показал стволом пистолета вверх. Жест не нуждался в переводе. Согласно закивав головой и произнося все иностранные слова, какие знал или слышал, не заботясь о том, чтобы сидящие в машине его поняли, Джон сделал два, как бы, неуверенных шага вперед и вправо, перекрывая четырем солдатам в машине сектор стрельбы. Теперь их от него отделяла голова водителя