Россия и современный мир №1 / 2018. Юрий Игрицкий
как верно заметил американский исследователь М. Раев в комментариях к размышлениям Миддлтона, «автократия – единственная подходящая форма правления для России, а Россия – самая подходящая страна для тирании» [55, p. 288]. Американский посол настолько эссенциализирует эту формулу, что пытается осмыслить вообще всю структуру российского общества через нее, выстраивая трехчастную модель по принципу матрешки, где император безраздельно правит дворянством, имеющим столь же обширную власть над собственными крестьянами: «Я склоняюсь к мысли, что привычка к повиновению сидит так глубоко, что даже не требуется сильного руководства, чтобы держать всех в подчинении, тем более это уже стало второй натурой. Добавлю, кажется самым естественным, что настоящая знать склонится к союзу с самодержавием, чтобы использовать выгоду крепостничества [2].
Исходя из этого, прочность всей государственной структуры будет зависеть не от того, когда и насколько либеральными будут реформы. Прочность структуры будет зависеть от того, насколько российская власть как «единственный европеец» (согласно афоризму А.С. Пушкина) окажется осторожна и аккуратна в реализации своих замыслов в стране, где любое покушение на «извечные» порядки будет грозить крушением всей конструкции. Вот поэтому демарш декабристов, блестящих представителей молодого дворянства (того самого сословия, которое выступает медиатором между властью и народом), вызывает смятение дипломата, характеризующего их не «сумасшедшими преступниками», но беспечными мечтателями, ослепленными идеалами.
В этом отношении симпатии Миддлтона находятся целиком на стороне российских императоров, вынужденных искать разумные выходы из неразрешимой дилеммы тирании и либерализма. Так, он высоко оценивает попытки Александра I хотя бы частично облегчить состояние населения в стране: «Если бы было найдено реальное средство, с помощью которого можно было защитить гражданские свободы населения России, то Александр I, который, как известно, ценил абсолютную власть только как способ делать добро, несомненно, испробовал бы его. Но такова сила обстоятельств и побочных влияний, что он редко был способен довести до конца какие-либо даже незначительные реформы в своем государстве» [2].
Даже поворот Александра I от либеральных настроений начала его царствования к более консервативной политике не смог разрушить положительный образ монарха в глазах американского посла. Охранительный характер последних лет правления усопшего императора Миддлтон объясняет зловредным «иностранным наущением», заставившим его опасаться нововведений [там же]. Той же благосклонностью пользуется в глазах американского посла и новый монарх, Николай I, который, по словам дипломата, отказался выступать в роли «труса или тирана», каким его хотели бы многие видеть [там же], и продемонстрировал решимость продолжать реформы.
Подобный пессимизм в отношении возможностей перспектив российской модернизации можно было обнаружить и на страницах