Бунтарка. Дженнифер Матье
петухами и совершенно ничего не знать о том, что происходит в школе Ист Рокпорт.
– То, что он сказал… – Я делаю паузу, вспоминая, как Люси Эрнандез покраснела от смущения, и чувствую, как меня охватывает жар от головы до ног. – Я считаю, это настоящий сексизм.
Как же приятно сказать это вслух.
– Я ожидала лучших манер от сына директора, – говорит бабуля, пропуская мое последнее замечание мимо ушей.
– Можешь представить, как Лиза поступила бы в таком случае? – внезапно спрашивает мой дедушка, поднимая взгляд от пирога.
Я смотрю на дедушку, мне любопытно:
– Что? Что бы сделала мама?
– Даже не хочу об этом думать, – говорит бабуля, выбрасывая вперед руку, словно регулировщик на дороге, приказывающий нам остановиться.
– Твоя мама составила бы целый список дел, – продолжает дедушка, не оставляя на тарелке ни единого кусочка. – Начала бы с петиции. Потом нарисовала бы большой плакат и ходила с ним вокруг школы. Злая до чертиков.
Конечно же, моя мама так поступила бы. Ее подростковый бунт начался задолго до того, как она переехала на северо-запад и присоединилась к «Бунтаррркам». На следующий день после того, как директор объявил, что дресс-код больше не позволяет красить волосы в неестественные цвета, она щеголяла с зелено-синими волосами. Ее отстранили от занятий на неделю, а дедушка и бабушка потратили целое состояние на то, чтобы перекрасить волосы и не повредить их. Я представила, каково это: идти по главному коридору, когда все на тебя смотрят, потому что у тебя волосы цвета голубого мороженого Fla-Vor-Ice. Я съеживаюсь от одной только мысли.
– Проблема состояла в том, что твоя мама всегда искала причину подраться, – говорит бабуля, попивая сладкий чай. – Она была чересчур «мокси»[6] – смелой и дерзкой. Это все усложнило и для нее, и для нас, как бы сильно мы ее ни любили.
– Да, я знаю, – говорю я.
Я уже слышала об этом раньше. Может быть, это действительно усложнило жизнь бабушки и дедушки, но девушка на полароидной фотографии не считала жизнь такой уж сложной. Она была счастлива. Ей нравилось бороться, даже если она не всегда выигрывала.
– Хорошая новость состоит в том, – объявляет бабуля, – что бунтарский ген, судя по всему, был какой-то странной мутацией. – Она улыбается мне и начинает убирать грязную посуду.
– Наша ответственная Вивиан, – говорит дедушка. Он протягивает руку и взъерошивает мои волосы, словно мне десять лет.
Я улыбаюсь в ответ, хотя мне немного обидно. Мне не нравится, когда меня называют ответственной. Хотя это, скорее всего, правда. Поэтому я просто молчу и пытаюсь спрятать свою обиду поглубже.
После ужина я делаю домашнее задание, а потом иду к бабушке и дедушке в гостиную (они называют ее «телевизионная комната») смотреть «Колесо Фортуны». Я смеюсь, когда бабуля выкрикивает свои ответы: «Удача, будь Леди сегодня ночью! Леди и Бродяга! Моя прекрасная Леди!». Потом я с дедушкой пью кофе без кофеина со сливками и сахаром. Но перед глазами то и дело встает обиженное