Странная эмиграция. Vysheslav Filevsky
прилично одетый мужчина, правда, с довольно гнусным лицом умника.
Прохор Терентьевич сделал вид, что это не к нему, и вышел из вагона…
Оставшуюся часть дня он провёл в автобусах и троллейбусах, пересаживаясь с одного на другой. Временами страх его сменялся чувством могущества. И казалось даже, что в этом качестве он был превыше Бога самого.
Внимания на Прохора Терентьевича как будто не обращал никто. Он был уверен в том, что за ним не следят. Но решился вернуться домой на всякий случай только затемно. И здесь, запершись в уборной, наконец-то высыпал содержимое пакета крышку унитаза…
Пересчитывать не спешил… Наслаждался видом. Над златом, так сказать, чах… О, он хорошо понимал теперь царя Кащея… Приятно – безусловно! Но полезно ли?..
Молодые тратят здоровье беззаботно, как наворованные деньги. Главное – одуреть от возбуждения… На склоне же лет не то-о, ой не то: дурь теряет сладость. Прохору Терентьевичу не хотелось уж вовсе ни мутного от волнения сознания, ни колотящегося сердца. Взбалтывать перед употреблением его было уже не нужно. Только пробовать, как хорошо выстоявшееся вино…
Не пересчитывая находку, он вышел из уборной и померил давление… Оказалось 160 на 100… Испытав негодование и крепко выматерив деньги, Прохор Терентьевич злобно скинул их на кафель. Подняв крышку унитаза, избавился от… На удивление, излилось много жёлтой жидкости, хотя целый день он не был в состоянии не только есть, но и пить… Выразив полноту своих чувств в плевке, Прохор Терентьевич нажал на спуск…
Сон, однако, оказался поверхностным и принёс мало облегчения. Как и во время путешествий намедни в общественном транспорте, Прохор Терентьевич продолжал «держать бога за яйца» … Этот дедушка был гораздо старше его, а потому немощнее и молил о пощаде. А Прохор Терентьевич хохотал и высказывал ему наболевшее:
– Покорчься, покорчься, иудейское отродье. Прочувствуй, каково оно по помойкам-то лазать, в урны руки засовывать да огрызки на улицах подбирать. А ну-ка поди, поживи-ка так хоть с недельку. Небось сразу в разум войдёшь да депутатов поснимаешь, разбойников жизни решишь, а главаря ихнего в шахту скинешь – и гранату ему вослед кинешь, а? Что? Не справедливо? Хе-хе-хе-хе…
Извиваясь от боли, Боженька ответил так-то:
– Глуп ты, Прохор… В духовном смысле, я имею виду. Поживи-ка ещё – и пошлю вскорости тебе прозрение. А сейчас, будь ласка, яйцы повыпусти-ка из дланей кощунных своих…
…Ангелы-архангелы рядом стояли, сложив крылья на груди. И не знали, как отнестись к происходящему. А хитрый Боженька, видя, что увещевания не имеют желаемых последствий, явил по милости своей Прохору Терентьевичу скромную и благородную женщину годов пятидесяти пяти в жёлто-голубом платке, не местную будто… Подходит та к ним и говорит эдак скромно, душевно и с большим достоинством:
– Оставил бы ты, Проша, яйца Божии в покое. Пошли-ка домой лучше. —
И были эти слова такими простыми, хорошими и правильными, что Прохор Терентьевич тут же отпустил Боженьку. Тот