Колыбель качается над бездной. Сергей Георгиевич Михайлов
Мне б до дивана доползти.
До дивана я дополз. И сразу же отключился.
6.
Проспал я аж семь часов. Спал как убитый, без задних ног, без сновидений, без какой-либо подспудной подсознательной деятельности. Спало моё тело, спал мозг, спало моё эго, моё «я». Фактически всё это время я был без сознания. У индусов такой сон считается наибольшим приближением к Абсолюту – когда душа освобождается от оков разума и без остатка растворяется в Брахмане.
Не знаю, где там витала моя душа, пока мозг был в отключке, но только в половине восьмого вечера они вновь воссоединились, и я проснулся. Свежий, бодрый, готовый к новым трудовым подвигам. И тут только вспомнил, что завтра нам предстоит путешествие в Тверь.
Лёгкий ветерок тревоги пробежал по закоулкам души – и растаял, не оставив следа. Будем решать проблемы по мере их поступления, решил я. Создавать их искусственно было не в моих правилах. С завтрашнего дня начинается мой внеплановый двухнедельный отпуск – и это всё, что мне необходимо сегодня знать. Все домыслы, смутные догадки, пустые подозрения – по боку, в корзину для мусора. И хватит об этом.
Откушав горячих пельмешек со сметаной, предусмотрительно приготовленных моей очаровательной супругой (тридцать штук, моя обычная норма), я отправился в ближайший «Перекрёсток», чтобы закупить кое-что из продуктов на завтрашний день. Путь предстоял неблизкий: Тверь всё-таки.
К вечеру поднялся ветер. Холодный, мерзкий, пронизывающий, бр-р-р!.. Неба видно не было, вместо неба прямо над головой висела серая мгла, источающая липкую, вязкую влагу. Струи дождя хлестали по лицу, словно плетью, стекали за воротник, заставляя меня ёжиться и проклинать эту идиотскую погоду. Зонта я с собой не взял, так как не носил его принципиально. Борьба с этим неуклюжим изобретением цивилизации, особенно в ветреную погоду, всегда казалась мне занятием, позорящим высокое звание «человека разумного». Не скрою, наблюдать за тем, как под внезапным порывом ветра зонт выворачивается наизнанку, обнажая торчащие спицы, или вырывается вдруг из рук хозяина и скачет по лужам подобно перекати-полю, доставляло мне особое удовольствие и неминуемо вызывало приступ злорадного веселья. Но сам выглядеть идиотом я не хотел. Уж лучше закутаться в дождевик и накинуть капюшон на голову. Да и толку от этого больше.
Загрузившись в «Перекрёстке» (две бутылки кваса по полтора литра, палка «Брауншвейгской» сырокопчёной, буханка «Бородинского» и два блока «Парламента»), я пошлёпал домой. Едва я сунулся в свой подъезд, как в ноги мне ткнулось что-то мягкое, мокрое и лохматое. Лампочки в парадном, как обычно, не оказалось и потому темень там стояла непроглядная. Присмотревшись, на уровне своего пояса я смутно различил собачью морду, преданно смотревшую на меня.
– Марс, ты что ли?
Пёс радостно вильнул мокрой метёлкой хвоста.
Это и в самом деле был Марс, соседский пёс. Вода струями стекала с его длинной шерсти, образуя небольшую лужицу, а сам он был похож на выжатую мочалку. Несмотря на свой жалкий вид, Марс улыбался. Да, именно улыбался. Где-то