Проклятие безумной царевны. Елена Арсеньева
ну ее, – буркнула я, снова ухитрившись взять себя в руки. – И знаешь что, мама, правильно ты говоришь, что на дачу надо уезжать. Я хоть завтра готова!
«С глаз долой – из сердца вон!» – подумала я и, пожелав маме спокойной ночи, пошла в свою комнату. Мне необходимо было остаться одной, чтобы хоть поплакать на свободе.
Он говорил, что должен провести с Виркой работу… помочь разобраться в политической обстановке… Интересно, они в самом деле только разговоры разговаривали?!
Ночью я почти не сомкнула глаз.
Здесь, в Одессе, я слышала выражение «влюблена как кошка». Не знаю, откуда оно взялось и при чем тут вообще кошка… может быть, это означает, что любовь вцепляется в сердце и рвет его, будто когтями? Похоже на то, что я чувствовала.
С утра пораньше мы собрали вещи, которые могли понадобиться на даче, и в открытом летнем трамвае, который продувался ветерком даже в самые жаркие и душные дни, поехали по узкоколейке на 16-ю станцию.
На Большой Фонтан!
Дом, в котором мы поселились, имел два входа, обращенных в разные стороны, с садиками при каждом, так что мы с соседями жили практически отдельно. Дом был хорошенький, чистенький, очень уютный, украшенный резьбой, но я его невзлюбила с первого взгляда: уж очень он напоминал тот домик на Тихоновской в Нижнем Новгороде, которого я так боялась! Перед воротами, на глинистой утоптанной улочке, стояла высоченная черная шелковица, на которую, впрочем, никто не обращал внимания, потому что дом был окружен прекрасным садом, где уже вовсю поспевали вишня, черешня и «аберкосы» (так в Одессе называли абрикосы), и это несколько отвлекло меня от неприятных воспоминаний. Мы с мамой сразу начали варить варенье на зиму (жаль, что так и не довелось его попробовать!). За продуктами я ходила на 16-ю станцию, где находился маленький базарчик. Туда стекались все дачники, потому что там можно было по бросовым ценам купить тюлечку, бычки, глосика (то есть камбалу), скумбрию и другую черноморскую рыбу, молоко, мед и зелень, если она не росла в вашем огороде. С сахаром случались перебои, он то бывал в лавочке, то исчезал на несколько дней, а ягода не ждала, плесневела, поэтому мы приспособились варить варенье на меду (нашли пасечника, у которого с прошлого года остался засахаренный мед), а еще готовить «пьяную вишню» с помощью самогонки, которую можно было достать чуть ли не у всех дачников. Этому мама научилась в Нижнем Новгороде. В хозяйстве тети Вали нашлось немало банок, которые отец перевез к нам, мы их очень ретиво заполняли, так что пальцы у меня постоянно были черные от вишневого и черешневого сока. Варенье наливали в банки, сверху укладывали картонные кружочки, пропитанные ромом (тоже из запасов тети Вали), покрывали банку бумажкой, обвязывали веревочкой и аккуратно писали химическим карандашом: «Черешня, 1917 г.» или «Вишня, 1917 г.». Банок уже набралось больше десятка, но все же ягоды еще оставалось очень много, поэтому мы набрали однажды огромную корзину и отправили ее с отцом мадам Хаймович – в благодарность за то, что она нас приютила весной. Когда отец приехал в следующий раз, я спросила, видел ли он Вирку. Нет, ее не оказалось дома, и