Черное сердце: на шаг позади. Екатерина Мельникова
указывает (у нее обручальное кольцо), дело только в том, что мне противно.
Возвращаюсь в кабинет из кадров, голова забита новой работой везде, как чемодан с тряпками, и я спотыкаюсь об него на каждом шагу. Единственный плюс работы в том, что здесь мне некогда так часто вспоминать о Толе, хотя в эти самые моменты под названием «некогда» мое нутро все еще сломанное, сердце все еще ограбленное, душа все еще уменьшенная и дырявая. Я брошенный удачей и дыханием жизни дом, который покинули семьи, заколотив перед отъездом все окна досками. Именно так я себя и чувствую среди этих веселых, озабоченных своими проблемами и жизнями врачей – домом с забитыми окнами. Как их жизнь может продолжаться? Как они могут наряжаться в свои халаты, весело болтать и обсуждать дела, пока где-то совсем рядом за забитыми окнами хлещут ливни? Почему они не мокнут под моими дождями? Я невидимка. Им в меня не заглянуть, и им в меня бесполезно постучать. Я никому не открою двери, только Артему. Кроме того, вечно буду портить Нелли статистику, поскольку больше не свяжусь с девчонкой. Никогда. Каждая мышца тела хранит память о том, что мне чего-то не хватает, что я не полон, что я половинка, а вторая яркая часть где-то далеко, я понимаю это головой, хотя кто-то маленький и еще живой во мне нашептывает мне на ухо, что недостающая деталь совсем рядом. Я игнорирую этот голос. Иду по коридору, ничего космического от этого серого дня не ожидаю, и…
Правильно делаю.
– Слава. – Зовут меня по имени. Оборачиваюсь и сразу же замерзаю. Земля дрожит под ногами, словно мимо нас торпедой пронесся бык. Передо мной стоит папаша Инны!
Живот изнутри щекочет перышко беспокойства.
– Здравствуйте, Артем. – Мирно здороваюсь я, типа во мне не взорвалась бомба паники. Я двигаюсь в путь, но мужчина догоняет сзади, настойчиво, но тепло положив ладонь мне на плечо. Не знаю, зачем. Лучше бы врезал. Мне одного его удара хватило бы впасть в кому.
– Стой. – Просит он, но я чувствую, что мои ноги двигаются до сих пор. – Слава! Не бойся.
– С чего вы решили, что я боюсь?
– Постой. Остынь. Давай поговорим. Я не ожидал увидеть тебя в этой больнице.
– Слишком хороша для меня? – обернувшись, я натыкаюсь на рваный смех худого человека. Черт возьми, от здоровяка-Артема осталась только часть. Его душа тоже уменьшается и обрастает дырками. Он тоже болен и едва справляется со страхом никогда не смириться с утратой.
– Нет, конечно, просто раньше ты работал в стационаре. Слава, тебе не хватает уверенности в себе, почем зря. Ты прости, если сделал больно.
– Все в прошлом. И вы меня отвлекаете от новой работы, где я должен выжать газ, которого у меня нет. – Говорю вперед мысли. Надо бы ненавидеть за этот факт себя, но я почему-то ненавижу отца Инны. За то, что я вынужден называть его именем своего друга. За то, что у меня нет бензина в крови. За то, что он не верил в меня в начале этого тяжелого пути. За все. И я наблюдаю, как он все это впитывает в себя губкой. Мне никогда в жизни не доводилось