Черное сердце: на шаг позади. Екатерина Мельникова
из лучших, а я, простой парень, дружу с ней. Есть в жизни приятные моменты. Я бы ее лучшие песни вливал пациентам внутривенно вместо растворов. Из ее лучших песен можно изобрести лекарство против старения. А ее концертами заменять курс антидепрессантов. Вот почему Петр так хорошо выглядит рядом с женой. Раньше на его лице под микроскопом можно было найти пару мелких морщинок, выдающих возраст – он старше Карины на двадцать лет, а сейчас… исчезли даже эти морщинки, эти, которых было не видно. Он не только попал под семейный клан экстрасенсов в прошлом, он к тому же изобрел машину времени – такое подозрение у меня вызывает его безвозрастная улыбка, самая яркая звезда во Вселенной.
– Будущего времени нет. Настоящее – есть. – Отвечает Карине Артем, обнимая мою маму, и Карина едва заметно кивает, понимая тут все и даже больше. В ней, как всегда, нет никакого зазнайства. Гений рока приехала сюда, словно самый обычный человек. Ее свойское поведение, ее твердая доброта заставляет людей влюбляться в нее. А тут еще и три метра обалденных волос цвета темного шоколада. Когда думаю об этом, не сводя с Карины взгляд, в темноту моего сознания врываются Артемовы слова: – А Слава где? А, вон он. – И он машет мне рукой, но я мгновенно умер от противности, так что продолжаю курить, больше не надеясь, что котики и рок-дивы мне повысят настроение. Я снова становлюсь схож с пациентом, с волнительной дрожью ожидающим десятичасовую операцию на мозгах. Кажется, даже если б сюда приехала Земфира или красавцы Simple Plan в полном составе и с гитарами, во мне бы не дернулась ни одна струна, настолько паршива мне эта сраная мамочкина свадьба.
В лице Артема я нахожу, какое огромное значение имеет для него мое счастье. Узнав, что счастье сегодня со мной и за километр не валялось, лицо его мигом зашторивается болью, а во мне остатки чего-то светлого, какого-то маленького огонька, почти воспламеняется в ливень света – я начинаю чувствовать в себе хорошего мальчика, который любит Артема, того мальчика, который знает, что злодей во мне уживется недолго, у него иммунитет для этого слабый. И я слабый. Когда хочу послать человека на хрен, на деле жму ему руку, потому что любовь моего внутреннего хорошего мальчика побеждает гнусности всех моих внутренних пакостников.
– Он не в духе? – делаю вид, что не слышу, пока на самом деле внимательно слушаю все. Самое дерьмовое занятие в мире – слушать чужой разговор, в центре которого твоя глупая тыква или твои тормоза, или твоя печаль или еще что-либо антиобщественное, не понятное веселым людям.
– Видимо, да. – Это говорит в ответ Артему моя мама.
– Вы ни о чем не говорили? – спрашивает мой друг, не снизив громкости.
– Ни о чем неприятном.
– Ты ему что-то рассказала? – эти слова проскальзывают секретиком от Артема к маме, и у меня в желудке растет беспокойство. Они от меня что-то прячут. Что-то мое, но в то же время моим ушам не предназначенное.
– Ничего