Авантюры Прантиша Вырвича, школяра и шпика. Людмила Рублевская
ать лет даже святой Франциск Ассизский имел в голове ветер, а в руках – чарку вина…
Правда, вином, сладким да соблазнительным, подобно яблоку в руке прабабки Евы, видимо, угоститься Прантишу придется еще не скоро… Имеем в виду – за собственный счет.
Но где-нибудь да и найдется дармовой кубок для не очень-то крепкого, однако ладного голубоглазого школяра с улыбчивым ртом и упрямым русым чубом…
Где?
Прантиш подкинул шелег вверх. Назад он вернулся будто бы неохотно, несколько раз перевернувшись в воздухе – ясное дело, компании, даже такой же медной, в суме хозяина ему не предвиделось. Лихой всадник с мечом на тусклом диске монеты скакал в сторону Воложина. А может, Варшавы… Или Дрездена…
А почему бы школяру, который основательно овладел кухонной латиницей, не дойти до Дрездена или даже до Рима? Повсюду найдется жирная торговка булками, которая иногда теряет бдительность ради весьма полезной для разгона апатии и сжигания лишней желчи перепалки с соседками по базару, и уж, ясное дело, совершенно не способна догнать шустрого, как ртуть, потомка обнищавшего шляхетского рода Вырвичей герба «Гиппоцентавр» – на котором уже несколько столетий кентавр с благообразным, кротким лицом замахивается мечом на собственный хвост, превратившийся в клыкастого дракона. Отец, пан Данила Вырвич, а он часто после корчмы уподоблялся побитому дракону, говорил – изображение на их гербе означает, что в каждом прячется и ангел, и скот покорный, и зверь хищный, и чтобы оставаться человеком, надобно всегда иметь при себе сверкающий меч шляхетской чести и отваги…
Осины жалостливо зашуршали узкими листьями, будто костельные кликуши в спину заскулили: ой, пропадет, сломает шею, погубит душу свою непокора чубатая…
А Прантиш перекрестился на скособоченный крест с остатками оброчного рушника, лет двадцать назад сотканного ткачихой, опасающейся, что не поведут к венцу – или что не вернется из славного королевского войска ее милый… Поправил на голове шапку шляхетскую с настоящим, хоть и молью побитым, соболем и желтоватым диамантовым гузом – единственным, что, кроме потемневшего от времени прадедового золотого перстня-сигнета да сабли с выгравированным на эфесе гербом, сумел подарить сыну-студиозису старший пан Вырвич. Старательно начищенный Гиппоцентавр был во время срочной ретирады позорно покинут в конвенте – общежитии коллегиума… Вспоминая об утраченном шляхетском оружии, Прантиш подавил горький вздох и пошагал – туда, куда дует ветер и летят первые осенние листья, и облака, и птицы Симург, и мечты недоучек иезуитского коллегиума.
Глава первая
Как Прантиш купил алхимика
Карета была роскошной – и грязной. Грязной, как мужицкий кожаный лапоть – поршень. Из-за налипшей грязи нельзя было рассмотреть даже герб на дверках. А кони сытые, резвые… Жижа била фонтаном из-под копыт… Эх, если бы здесь кусты на обочине, да сумерки, да кони немного замедлили… Тогда бы Прантиш прицепился к экипажу, и с помощью святого Франтасия доехал хоть до Каменной Горки. Но было светло, а кучер сердито посматривал по сторонам, как филин в поисках неосторожной мыши. Прантиш тоскливо глядел вслед карете, когда вдруг… Неужто святой Франтасий посодействовал? – кучер, услышав окрик хозяина, натянул вожжи… Карета остановилась. Но мудрый школяр не спешил подбегать – мало ли чего заблагорассудится панам? Может, злобу на ком-либо сорвать захотелось… Известно, шляхтич к шляхтичу должен обращаться «пан-брат», как к равному, независимо – магнат ли ты или «посконный», у которого ни одного холопа не имеется. Но в действительности шитый золотом кунтуш облезлому соболю не ровня. С братьями Володковичами, что с Радзивиллами водятся, столкнешься не в добрый час, не приведи Господь – сто и одна плеть обеспечены… Не за понюшку табаку, для форсу. А из окошка кареты между тем высунулось усатое лицо путешественника. Лицо красное, усы пшеничные длиннющие, на шапке диамантовый гуз со сливу, и от злости чуть не огнем дышит. Остановился краснолицый взглядом на Прантишевой шапке шляхетской, несуразно со школярской мантией сочетаемой… Золотой сигнет не пропустил, который на Прантишевом пальце поблескивал тускло – недаром шляхтич скорее с голоду сдохнет, чем без знаков своего звания останется. Парень в очередной раз пожалел, что сабли нет. Эх, где ты, сабелька… Пусть черная, не парадная, в ножнах из кожи угря… Без коня тоже плохо, но всегда соврать можно, что проиграл верного дрыганта в карты. А шляхтич без сабли – все одно что голый.
– Эй, ты, гицель! Школяр! Тебе говорю, не луже. Подойди. Фортуну свою лови!
Ага, фортуну… Такой красномордый разве что кулаком в рыло одарит.
Но Прантиш осторожно приблизился, готовый мгновенно отскочить.
– Что, у иезуитов учишься? – скользнул путник взглядом по Прантишевой одежке. – Шляхтич?
– Шляхтич! – гордо ответил Прантиш, положив руку с сигнетом на воображаемую саблю.
– А деньги имеешь, бездельник? Стоять! – рявкнул, заметив, что школяр при неделикатном вопросе о деньгах отпрыгнул на три лужи, а Прантиш в свою очередь заметил самое досадное, что можно увидеть на пустом осеннем большаке – а именно ствол направленного на него пистолета.