Собачий архипелаг. Филипп Клодель
людей от этого пустого, нечеловеческого взгляда и, прежде чем Мэр успел его остановить, попытался закрыть веки утопленника, не понимая, насколько это бесполезно: плоть несчастного давно обрела твердость мрамора.
Не подумал Кюре и о том, что его пальцы в тысячную долю секунды прилипнут к этим белым очам, потому что холод выступит в роли наипрочнейшего клея, и правая его рука окажется намертво спаяна с бледными шарами.
Из уст Кюре вырвался тонкий жалобный стон ужаса и удивления. Он попробовал оторвать руку, но большой и средний пальцы словно срослись с глазами мертвеца. Запаниковав, он не услышал того, что говорил ему Мэр, а тот приказал, рыча, ничего не предпринимать и, главное, не двигаться, и попросил Спадона поскорее сбегать за горячей водой. Но было уже поздно: резким движением, испустив крик боли, Кюре оторвал-таки свои пальцы от трупа.
И тут все стали свидетелями, казалось, фантастического и невероятного события: из глаз мертвого черно-серого лица, уже заросшего белыми от инея волосками, вдруг полились кровавые слезы, которые холод мгновенно превращал в крохотные красные жемчужины.
Покойников на острове хоронили в стоячем положении: экономили самое ценное благо – землю. Издревле люди осознавали, что земля должна принадлежать живым, чтобы их кормить, а мертвым следовало оставлять как можно меньше места. Мертвым земля уже ничего дать не могла.
Вот почему городское кладбище походило на частокол надгробий из черных камней разной формы – самое большее в метр высотой, – тесно прижатых друг к другу, словно окаменевшие солдаты уничтоженной армии, на которых были начертаны имена и даты рождения и смерти.
На острове люди жили общиной, но в последний путь отправлялись поодиночке: не было на кладбище ни братских захоронений, ни семейных склепов, лишь одинокие могилы, где усопший оставался стоять так же прямо, как и жил.
Эти трое чернокожих парней не умерли на острове. Море выбросило их на берег, как плавучие бревна. Никто утопленников не знал, их жизни раньше никогда не соприкасались с жизнями обитателей острова. Только смерть свела их с островитянами, но разве этого достаточно, чтобы нарушить привычный ход существования Собачьего архипелага?
– Если отбросить некоторые условности, – продолжил свою речь Мэр, после того как все вышли из холодильного склада, а Спадон принялся бинтовать окровавленные пальцы Кюре, который попискивал, как птенец, – то можно сказать, что эти трое никогда не существовали, что течение никогда не прибивало их останки к нашим берегам. Представим – а так оно и должно было произойти, – что море поглотило их и растворило в своих глубинах, как в ванной с кислотой, и что никому так и не суждено было узнать, что с ними случилось. Будь при них документы, удостоверения личности, дело приняло бы другой оборот, тогда принятие решения стало бы очень затруднительным. Документы связали бы их с миром, с конкретной страной, человеческим сообществом, с историей, семьей. Но здесь этого нет. Ничего,