Отложите свой брандспойт и утрите свои бакенбарды. Николай Липкин
– прошу? Мужиков нормальных на заводе нету: либо алкашня, вроде дяди Миши, либо… всякие… переобрезанные!
– Анжела Борисовна! – затрясся от злости Кацнельсон.
Отношения Кацнельсона и Анжелы – история давняя, всем известная и с удовольствием обсуждаемая. Сложные коллизии эти продолжались уже лет десять: Кацнельсон на каком-то этапе обещал уйти от жены, не ушел, они поругались, потом опять сошлись, потом она с кем-то другим закрутила, вроде хотела даже уволиться и уехать, но то ли не сложилось, то ли Кацнельсон не пустил в последний момент, отвоевал – романтично, как в фильме «Зимняя вишня»… Затем оно, как часто бывает, стерпелось, вновь слюбилось, сложилось, устаканилось, перетекло во что-то постоянное, вялотекущее, обыденное, всем уже оттого малоинтересное. Однако теперь положение жертвы наделяло Анжелу практически неограниченными привилегиями. К ее чести, пользовалось она этим редко, лишь из бабьей вредности, обусловленной живостью характера, из желания позлить, раззадорить излишки меланхоличной спесивости возлюбленного.
– Я слышала, что у евреев оно, того… Обрезают там у них лишнее… Но не до такой же степени!
Обе другие девочки, не стесняясь, захихикали.
– Анжела Борисовна, прекратите паясничать! – зашелся пятнами Канцельсон.
Та вся в компьютере, деловито тыкает куда-то мышкой, всем своим видом как будто говоря: «А я че? А я – ниче!» Другие девочки также напряженно уставились в монитор, лишь лица пунцового цвета от неудержимо рвущихся наружу хохотунчиков.
Про Кацнельсона я слышал, что вниманием его была удостоена чуть ли не вся женская часть коллектива комбината. Даже косившая на левый глаз начальник планового отдела Марина Степановна, с одной ногой короче другой, не была обойдена его любвеобильностью. Возможно, это его постоянное пребывание в депрессивном состоянии: все плохо, а будет еще хуже – способствовало такому невероятному успеху у женщин. Известно, что женщины любят заботиться и утешать. Аура всепоглощающей обреченности, безысходности, которой он окутывал очередную жертву, была из разряда «Такому проще дать, чем объяснить, почему ты не можешь дать». По-видимому, эта же беспросветная истошность характера позволяла ему с легкостью выходить из любых отношений: раз все равно все плохо и по-другому не будет – имеет ли значение, будем мы вместе или нет?
Комаровский сразу ринулся к большому шкафу управления, провел по верху рукой, нащупав там ключ, открыл дверцу, стал разглядывать содержимое. Не знаю, что он там хотел увидеть, возможно, просто хотел всем показать, что вот я, дескать, знаю, куда электрики обычно кладут ключ, а вы нет! Капуста зашел за спины девочек, стараясь не дышать в их сторону, наблюдал за происходящим на мониторе, периодически задавая вопросы. Вроде весьма толковые. Адамович сел на табуретку, прислонился к стенке, тяжело задышал, глядя на всех злющими глазами. Волович нашел себе стул в дальнем углу операторской, сел туда, взяв со стола прошлогоднюю газету «СПИД-инфо», всем своим видом как бы демонстрируя, что все это ему особо не интересно, скучно, не его