Отложите свой брандспойт и утрите свои бакенбарды. Николай Липкин
лицом высиживал там положенное время, трезвел до более-менее адекватного состояния, уходил домой.
Дядя Миша пил много, весьма много, но при этом умудрялся вполне достойно исполнять свои обязанности. Впрочем, уволить его не могли в принципе. Комбинат был построен в середине 70-х. В 90-х на пару лет его останавливали, законсервировав, многое за это время сломалось либо растащилось бывшими работниками. Позже его заново восстановили до работоспособного состояния; документация, электросхемы, чертежи – почти все потерялось, да и те, которые не потерялись, были к настоящему времени неактуальны из-за многочисленных ремонтов, переделок и переналадок. Что, где, какие провода к чему ведут, а какие вообще лишние и никуда не ведут, знал, пожалуй, один дядя Миша, работавший электриком на комбинате со дня его основания. Из-за этого поначалу самым главным, непримиримым противником наших работ по автоматизации был именно дядя Миша. Оно и понятно: кто-то лезет в его хозяйство, ставит оборудование, в котором он не разбирается, которое он не сможет затем чинить, и если оно сломается, то звать придется не его, а нас. Впрочем, презентованные ему две бутылки водки – дядя Миша был эстет и пил исключительно водку либо технический спирт, «плодово-выгодное» бырло не признавал ни в какую – примирили его с неизбежностью научно-технического прогресса.
Из угла, где сидел Волович, раздалось громкое хлюпанье, все обернулись. Сначала я решил, что Семену Викторовичу плохо. Судя по испуганным глазам остальных – не я один, но затем понял, что эти ужасающие звуки являлись следствием необычайного веселья главного инженера. Задыхаясь от нахлынувшего смеха, дергаясь всем телом и похлопывая себя по ляжкам от переизбытка чувств, сквозь слезы он сообщил:
– Анекдот в газете, ну просто оборжаться! Гей возвращается домой, заходит на кухню, а там его приятель жопу в холодильник засунул. «Противный, чего это ты?» – «На улице такая жара, я думал: ты придешь домой, а вдруг тебе чего-нибудь холодненького захочется…» – прочитал он, заходясь от хохота. – Придумают же такое… Жопу в холодильник! Ха-ха-ха!..
Громче всех засмеялись Комаровский и, к своему большому стыду, я. Во-первых, сказывалась усталость, хотелось поскорее домой, в душ и спать, спать, спать; во-вторых, после такого количества выпавших на меня испытаний уж очень все-таки хотелось подписать контракт с ДСК.
Волович смерил нас обоих снисходительно-ободрительным взглядом, широко зевнул, демонстрируя гнилые коренные зубы.
Адамович понял, что пора: подвинул к себе спинкой стоящий рядом стул, оперся на нее двумя руками, как на трибуну, лицо приняло каменно-трезвое выражение. Прокашлялся, дав возможность присутствующим осознать важность момента и обратить свои взоры на него. Заговорил в наступившей тишине:
– Пожалуй, для меня все ясно. Как я думаю, и для всех нас, дээсковцев… Ребята работают, в принципе, неплохо, несмотря на молодость и… – запнулся он, так и не найдя, на что, кроме молодости, мы работаем несмотря, а подсказать никто не сообразил. –