Противостояние. 5 июля 1990 – 10 января 1991. Том 2. Стивен Кинг
кровью. Пустяки. Хренотень, как говорили в яркие и великолепные шестидесятые. А как еще оценить падение и удар головой в сравнении с тем, что последнюю неделю он не мог заснуть, не проснувшись от кошмара, и хорошими ночами считались те, когда крик не поднимался выше горла? Если кричишь вслух и просыпаешься от этого, испуг только усиливается.
Сны возвращали его в тоннель Линкольна. Кто-то шел за ним, только это была не Рита, а дьявол, и он подкрадывался к Ларри с мрачной, застывшей на лице улыбкой. За ним шел темный человек – не ходячий мертвяк, куда хуже любого ходячего мертвяка. Ларри бежал в медленной, вязкой панике кошмара, спотыкался о невидимые трупы, зная, что они смотрят на него остекленевшими глазами набивных чучел из своих гробов-автомобилей, которые застряли в застывшем транспортном потоке, хотя ехали совсем в другое место. Он бежал, но какой смысл бежать от темного дьявольского человека, черного мага, глаза которого видели в темноте, как ноктовизоры[11]? И через какое-то время дьявол начинал подзывать его к себе: Иди сюда, иди сюда, Ларри, мы сделаем это вме-е-е-е-есте, Ла-а-а-арри…
Он чувствовал дыхание темного человека на своем плече и в тот самый момент вырывался из сна, выпрыгивал из сна, с криком, застрявшим в горле, как острая кость, или срывающимся с губ, достаточно громким, чтобы разбудить мертвого.
В дневное время видения блекли. Темный человек работал исключительно в ночную смену. В дневное время за него бралось Большое Одиночество, вгрызалось в мозг острыми зубками какого-то не знающего устали грызуна – крысы, может, ласки. Днем его мысли вращались вокруг Риты. Очаровательная Рита, женщина-контролер на дневной платной стоянке. Снова и снова он мысленно поворачивал ее, видел глаза-щелочки, напоминающие глаза животного, умершего в изумлении и боли, рот, который он раньше целовал, набитый зеленой блевотой. Она умерла так легко, ночью, в гребаном спальном мешке, который они делили на двоих, а теперь он…
Что ж, он сходит с ума. Так ведь, правда? Именно это с ним творится. Он сходит с ума.
– Схожу с ума, – простонал Ларри. – Господи, у меня едет крыша.
Часть рассудка, которая еще сохранила толику здравомыслия, заверила его, что, возможно, так оно и есть, но в эту самую минуту он страдает от теплового удара. После случившегося с Ритой он больше не ехал на мотоцикле. Просто не мог: у него возник психологический блок. Он видел себя размазанным по асфальту. Так что мотоцикл пришлось оставить. После чего он шел пешком… сколько дней? Четыре? Восемь? Девять? Ларри не знал. В это утро уже в десять часов температура поднялась выше девяноста градусов[12]; теперь же было почти четыре, и солнце светило ему в затылок, а он шагал без шляпы.
Ларри не мог вспомнить, когда избавился от мотоцикла. Не вчера и, возможно, не позавчера (может, все-таки позавчера, но вряд ли), да и какое это имело значение? Он слез с него, включил передачу, открыл дроссель и отпустил сцепление. Мотоцикл вырвался из его дрожащих, больных рук, как дервиш, помчался к обочине и сиганул с насыпи федерального шоссе номер 9 где-то к востоку от Конкорда. Ларри думал, что
Ноктовизор – прибор, преобразующий инфракрасные (тепловые) лучи в видимый свет и позволяющий видеть в темноте.
По Фаренгейту; примерно 32,2 °C.