Исламский Иисус. Как Царь Иудейский стал у мусульман пророком. Мустафа Акийол
в конце концов признает: «Истинно человек этот был праведник». У Матфея, однако, в этом свидетельстве появляется более возвышенная христология – у него сотник восклицает: «Воистину он был Сын Божий!»[122].
Перейдя к Четвертому евангелию – приписываемому апостолу Иоанну, хотя крайне маловероятно, что оно действительно ему принадлежит, – там мы видим еще более возвышенный образ Иисуса. В этом последнем из четырех евангелий, написанном где-то на рубеже I и II веков н. э., мы встречаем Христа, существовавшего вместе с Богом до начала времен, более того, Христа, который и есть Бог, но сошел на землю под именем Иисуса, чтобы «обитать с людьми». В Четвертом евангелии Иисус также постоянно говорит о том, кто он, какова его природа и откуда он пришел, в то время как в остальных трех учит не о себе, а о Царстве Божьем[123]. Христология Иоанна выглядит как следующая стадия превращения веры Иисуса в веру в Иисуса.
Эта эволюция продолжалась и после создания новозаветных евангелий: церковные соборы все возвышали природу Христа и осуждали «еретиков», придерживающихся более «низких» христологий. В своей провокационной книге «Как Иисус стал Богом: вознесение иудейского пророка из Галилеи» библеист Барт Д.Эрман так подводит итоги этого процесса:
Взгляды на Христа в раннем христианстве становились «все выше и выше» с течением времени, по мере того, как он все более отождествлялся с божеством. От возможного (человеческого) мессии Иисус перешел к положению Сына Божьего, получившего божественный статус при воскресении; затем – к изначально ангельскому существу, воплотившемуся на земле как человек; затем – к воплощению Слова Божьего, существовавшего до начала времен, через которое был создал мир; и наконец – к самому Богу, равному Богу-Отцу и существующему с Ним наравне[124].
Разумеется, не все ученые вполне согласны с этой мыслью. Другие отвечают на это, что «уже в первые годы христианского движения отмечается значительный уровень поклонения Иисусу»[125]. Можно услышать даже, что «древнейшая христология была уже христологией высочайшей»[126]. Более того: даже принимая мысль о развитии учения раннего христианства, мейнстримовые христиане видят в этом постепенное раскрытие тайны Божьей через «боговдохновенных» людей, познавших истину о Христе. (Отчасти схожим образом суннитский ислам рассматривает развитие своего учения в первые несколько столетий не как историю человеческих мнений, а как провиденциальный процесс, совершавшийся через «непогрешимую общину»[127].) От мейнстримовых христиан можно услышать также, что иудеи, слишком «жесткие» в своем единобожии, оказались духовно слепы и не смогли распознать истинную природу божественного Мессии, в то время как язычники подходили к проповеди Павла с более открытым сердцем. «Ожесточение произошло в Израиле, – писал сам Павел, – отчасти, до времени, пока войдет полное число язычников»[128].
Однако на это можно взглянуть и иначе
Лк 23:47 и Мф 27:54.
“Jesus and the Hidden Contradictions of the Gospels,”
Bart D. Ehrman,
Это замечание принадлежит Larry Hurtado, в своих работах защищающему мысль, что вера в божественность Иисуса была свойственна христианству уже на ранних стадиях. [Hurtado,
Richard Bauckham,
Знаменитый хадис «моя община никогда не согласится с ошибочным мнением» отражает доверие к исторической эволюции мусульманской общины, невзирая на культурный, политический и экономический контексты, которые могли играть определяющую роль в формировании суннитской ортодоксии. Поэтому не случайно, что реформистские тенденции в современном исламе зачастую начинаются с сомнений в исторической динамике, сформировавшей суннитскую ортодоксию. Напротив, в шиитском исламе провиденциальная мудрость заключена в «имаме». Эти противоречащие друг другу учения на самом деле отражают тот факт, что мусульмане-сунниты почти всегда составляли большинство
Рим 11:25.