Ключи от Стамбула. Олег Игнатьев
Порты государственный герб, в центре которого арабской вязью было начертано имя: Абд-уль-Азиз, легла на будущий договор о добрососедстве и сотрудничестве между Россией и Турцией.
Великий замысел, великий. Но он и обуза немалая, которая сопряжена с предельно строгим отношением к себе и к тем, от кого хоть в мало-мальской доле зависит осуществление столь трудного значительного дела.
Дипломатия не танец восточных монахов – добровольных мучеников ислама, и не игра в кости, столь любимая магометанами, она – умение найти своё в чужом. Она не терпит принцип: либо-либо. Либо успех, либо провал. Если помнить о том, что в конфликте намерений между ним, русским посланником при Константинопольском дворе и самим этим двором, между ним и остальными дипломатами, важную роль будет играть среда, он должен изучить её до мелочей. А коли так, – мысленно набрасывал план своих действий Николай Павлович, – я должен буду изучить характеры своих коллег, приятелей и недругов, турок, славян, иудеев, православных и католиков, безбожников и протестантов, чистых и нечистых, а прежде всего, своенравную натуру падишаха. Распознать в той мере, в какой это возможно будет сделать не кому-нибудь, а именно ему, защитнику российских интересов на Востоке. И какие бы подножки не ставила ему судьба или же смена политических событий, он должен будет действовать по принципу: «Взялся за гуж…». Иди и веруй. Верь, что это так и по-другому нельзя. И, может, в этом действенном посыле кроется смысл его служения Отечеству.
Глава XI
В Константинополе, как и во всяком азиатском городе, тротуаров нет. Центральная улица, на которой находится дворец русского посольства, «La grande rue de Pera», запружена народом и многочисленными экипажами, но, вместе с тем, найти извозчика не представляется возможным. Улица узкая, не более двух сажен в ширину, а кое-где и того меньше. Ехать можно только шагом, так как два встречных экипажа из-за выступов домов и всеобщей сутолоки не всегда могут разъехаться. Едва выйдешь из посольства, как тут же оказываешься в жуткой толкотне с её кромешным грохотом колёс, копыт, старых карет, новых ландо, модных колясок, крестьянских телег и скрипучих повозок, называемых арбами и мажарами. Звон бубенцов смешивается с гортанными криками разносчиков воды, продавцов фруктов и овощей, персидской халвы и армянского сыра, турецкого шербета и болгарского ягурта – той же нашей простокваши, только из овечьего молока. По утрам ещё разносят сливки для утреннего кофе. Ржание коней, мычание быков, гомон толпы то и дело заглушаются воплями «варда!» – «поберегись!». Это кричат извозчики, форейторы и кучера, погонщики ослов и худорёбрые хамалы – носильщики тяжестей, согнутые в три погибели под каким-нибудь грузным комодом с распадающимися дверцами или надсадно хрипящие под огромным роялем с торчащими вверх ножками. Взвалив свой груз на спины, плечи, головы, не видя ничего перед собой, кроме пяток впереди идущих, они движутся медленным шагом и привычно стращают друг друга. Пешеходам volens nevolens[2] приходится лавировать между животными
Волей-неволей (