Анаталогія. Анатоль Івашчанка
есть. Посмотрите – это же мартовский номер. Десять месяцев газете.
– Полистал я, – працяжна вымавіў стары. – Занятная газетёнка. Пишут, будто семь тысяч на митинг вышло. На годовщину бэнээфа ихнего. Не, не бэнээфа. Бэнээра. И фотографии. Милиция будто бы в подземном переходе кого-то ногами била. Пишут, что посадили кого-то… Это, конечно, правильно, что разгоняют. Но вот всё равно не понимаю. Семи тысяч там, понятно, не было. Это оппозиция трындит, как обычно. Ну, пусть две тысячи. В новостях, кажись, такую цифру называли и показывали отморозков этих… Дзед тыцнуў пальцам у газетны фотаздымак, дзе маладзёны, захутаныя да носу ў шалікі, неслі вялізную расцяжку з надпісам: «Воля народам – смерць імпэрыям».
– Ну вот чего они выходят? Неужто у Запада денег столько, что всем забашляли? Мне вот психология их интересна. Молодёжи на фото много. Вот скажи мне, ты, молодой: хрена их не устраивает?
К. чакаў падобнага пытання, але ўсё адно сумеўся. Нават трошкі пачаў хвалявацца. Як тут адказаць?
– Ну, не знаю. Вон пишут, что в Европу хотят. Что БССР надоел. Хотят этих, честных выборов. Студенты против распределения… – Гаўнюки! – грозна перапыніў дзед. – Президент им возможность учиться дал, стипендию. А они – «у Эўропу»! И, главное, ездят и повсюду трындят, чтобы санкции ужесточили. Хорошенькие патриоты, ага. Или еще беларускамоўные. Видел я как-то на почте одну бабу. Возмущалась, что бланки только на русском. Мол, права её ущемляют. Дискриминируют. Надменная такая, как будто самая главная, как там по-ихнему – «с пыхой». «Ганьба», – говорит. Ну, и всё в таком духе.
Памаўчалі.
– Ну, я, Пал Егорыч, наверное, пойду. Дзед не чуў.
– Да я в ваши годы фашиста бил, а они готовы за зелёные на ганса вкалывать. Вон внук мой, эмигрант, бля. Живет в этом, как его, слово такое мудацкое… А, в Дортмуде. Звонит: «Дедуль, приезжай. Так хорошо здесь». Тьфу ты! Небось, сортиры там бюргерам вылизывает. Сам-то явно, если б возможность дали, за бугор свалил? – дзед сувора зірнуў на ці, хутчэй, скрозь К., на кагосьці нябачнага за яго спінай. У галаве ўсплыла фраза, якую герой улюбёнага фільма казаў нью-ёркскаму таксісту: «Зря вы так. Я родину люблю». Але К. прамовіў іншае: – Да меня и здесь устраивает. Зарабатываю нормально. В Европу могу и так, на экскурсию съездить.
Дзед паспакайнеў.
– А давай, сосед, с Новым годом, – падышоў да шафы й дастаў спалавіненую пляшку каньяку.
Наліў. Выпілі.
– Ну, хорошо. А что они знают про СССР? Только то, что им ихний Поздняк в уши вдул? Да и внук, ну, тот, что в Германии, тоже пиздит. Это чтобы перед братишкой двоюродным повыделываться, вторым моим внучком. А тот по митингам не шлялся. Окончил Академию управления. С отличием. Сейчас государство ему квартиру строит. А что там, в этом Мунде? Че-че-вэ? Человек человеку волк. Ну, давай. С Новым годом, – стары кульнуў кілішак.
У кватэры зверху гучна заенчыла дзіця. Дзед зірнуў на гадзіннік і з нечаканым спрытам падхапіў з дывана малаток. Падскочыў да вакна й разоў сем грукнуў у батарэю. Дзіцё не супакоілася.
– Житья