Хулиганский роман (в одном очень длинном письме про совсем краткую жизнь). Сергей Николаевич Огольцов
очередь, до всех украшений, по веткам ёлки раскладывались маленькие лампочки на тонких проводах, которые спускались под ватный сугроб рядом с ёлочной крестовиной, где за спиною Деда Мороза притаилась тяжёлая коробка трансформатора, который смастерил папа, чтобы среди игрушек мигали разноцветные огоньки…
И маску медведя на детсадовский утренник тоже он сделал.
Мама ему рассказала как надо делать и папа принёс с работы какую-то особую глину, и слепил из неё морду на фанерном куске.
Фанеру с торчащим кверху носом морды оставили ночевать на табурете возле отопительного радиатора под кухонным окном, а когда глина высохла, папа покрыл её марлей и клочками размоченных в воде газет, в несколько слоёв.
Через день-два морда высохла и затвердела, глину выбросили и осталась маска из папье-маше с дырочками для глаз.
Её покрасили коричневой акварельной краской и мама пошила мне костюм из коричневого сатина – шаровары вместе с курточкой, через которую они и одевались, так что на утреннике мне уже не завидно было смотреть на трёх дровосеков с картонными топориками через плечо, которые мне так понравились на репетициях.
( … до сих пор акварельные краски пахнут мне Новым годом; а может наоборот – точно не могу определиться…)
А когда в детскую приносили разобранную родительскую кровать из их комнаты, значит вечером туда внесут столы от соседей и там соберутся гости.
Будет шумно и гамно, все будут громко говорить, а пенсионер Морозов рассказывать, что в молодости он за семнадцать вёрст грёб вёслами в лодке на свидание, и кто-то скажет, что значит оно того стоило и все будут долго хохотать и танцевать под пластинки на проигрывателе, и снова садиться за стол, чтоб вразнобой и громко говорить друг другу не поймёшь что, а мама запоёт про огни на улицах Саратова и веки её осоловело наползут на глаза.
Мне станет стыдно, я заберусь к ней на колени и скажу: «Мама, не надо больше петь, не пей!», а она засмеётся и скажет, что уже не пьёт, отодвинет свой стаканчик и будет петь дальше.
Потом гости будут долго расходиться и уносить столы, а меня отправят в детскую, где Сашка уже спит, а Наташка нет.
На кухне будет позвякивать посуда, которую моют бабушка с мамой, а потом в нашей комнате ненадолго включат свет, чтобы забрать кровать родителей…
Ещё мама ходила на самодеятельность в Дом офицеров.
Я знал, что это далеко, потому что пару раз родители брали меня туда в кино, на зависть Сашке с Наташкой.
Но один раз в киножурнале «Новости дня», который показывают перед каждым фильмом, меня напугали кадры про фашистские концлагеря с бульдозерами, которые заталкивают в длинный ров трупы людей и уминают их там, чтобы вошло побольше.
Мама велела мне зажмуриться и потом меня уже не брали в кино.
Зато папа взял меня на концерт маминой самодеятельности.
Там пели под баян и что-то долго рассказывали и зал хлопал, а я всё ждал и не мог дождаться когда же будет мама.
И