Хулиганский роман (в одном очень длинном письме про совсем краткую жизнь). Сергей Николаевич Огольцов
велась «на вылет» и команды сменяли одна другую до густой темени вокруг одинокой лампы на деревянном столбе, что освещала площадку.
Игроки азартно кричали друг на друга, но с судьёй не смели спорить, потому что он сидел высоко на стуле с лесенкой и у него был свисток.
Болельщики тоже сменялись – приходили и уходили, громко кричали, составляли свои команды на смену проигравшим, били на себе комаров, что с неумолчным писком слетались тучами из темноты, либо отмахивались от них широколистыми ветками.
И я там был, и тоже комаров кормил, но не это помнится, а вспоминается такое редкое ощущение общности, сопричастности: всё это мы, и все мы свои – люди; жаль, что кому-то уже пора уходить, зато вот ещё подходят – наши, мы…
( … давно всё это было, задолго до того, как телевизор и Wi-Fi рассовали нас по одиночным камерам…)
Ближе к осени мама начала обучать меня чтению Азбуки.
В ней было больше картинок, чем слов и буквы низались на чёрточки, чтоб легче складывать в слова, но те никак не хотели складываться.
Порою, чтоб сократить азбучные муки, я пытался встать на путь обмана и, взглянув на картинку, выговаривал:
– Лы-у-ны-а… Луна!
Но мама отвечала:
– Не ври, это «ме-сяц».
Пришлось, пыхтя, складывать слоги в слова и через несколько недель я уже мог нараспев читать тексты в конце книги, где комбайн жнёт колосья в колхозном поле…
Заявление Юрия Гагарина на встрече с журналистами о том, что пока он летал, то никакого Бога в небесах не видел, на бабушку никак не повлияло.
Она начала вести скрытную анти-атеистическую пропаганду среди малолетнего меня.
Что Бог, мол, всё может, всё знает и запросто сделает чего захочешь, если хорошо попросить.
Всего и делов-то – регулярно ему молиться.
Зато потом, в школе, с Божьей помощью, всё пойдёт как по маслу: попрошу пятёрочку – получу пятёрочку.
И я – дрогнул, поддался её агитации, хотя продолжал таиться и внешне ничем не показывал, что я стал верующим.
При такой скрытности не у кого было учиться что именно должен делать верующий и обряды пришлось изобресть самому.
Спускаясь играть во двор, я на минутку заскакивал в самое укромное место в подъезде – позади подвальной двери – и не шепотом даже, а просто в уме, говорил:
– Ладно, Бог, ты сам всё знаешь. Видишь – крещусь вот.
И накладывал крестное знамение примерно в области пупка.
Однако, когда до школы оставалось не больше недели, что-то во мне взбунтовалось и я стал богоотступником.
Я отрёкся от Него.
Причём в открытую, громогласно и не не таясь.
Я вышел в поле рядом с мусоркой, через дорогу от нашего дома, и проорал что есть мочи:
– Бога нет!
Это был крик в пустоту и вечернюю тишь – вокруг ни души, но, на всякий случай, я принял меры предосторожности и рассудил, что если всё же кто-то услышит, например, случайно стоя позади забора мусорки, то сразу ведь подумает: «Ага! Раз кричит, что нету, значит перед этим думал, что есть!»
А